— Чудеса! — повторил муж женщины-медиума. — Оказывается, он был сенатором!
— Его превосходительство, — продолжал голос, — поручил мне передать вам, что эти изложения написал он сам, собственноручно, чтобы помочь племяннику своей жены, который был не в ладах с учителем литературы.
— Выходит, — поспешил заключить мистер Каппа с присущей ему остротой мышления, — тайная тетрадь, которую гарибальдиец подарил бабушке синьорины Анджелины и которая сейчас находится у синьорины Де Паолоттис, это не что иное, как бесценный автограф великого Мандзони?
— Ничего подобного, — ответил личный секретарь, — это лишь простая копия. Его превосходительство велел племяннику жены сделать двенадцать экземпляров изложений, а сам оригинал сжечь. Племянник подарил двенадцать копий своим лучшим друзьям, каждый из которых согласно воле дона Алессандро Мандзони сделал еще двенадцать копий. И так далее…
— Чудеса! — опять воскликнул муж женщины-медиума. — Выходит, этот синьор Мандзони изобрел непрерывную цепочку.
Мистер Каппа погрузился в долгое размышление и наконец обратился к духу:
— Если я не ошибаюсь, то сейчас в Италии должно быть по меньшей мере шестьдесят две тысячи восемьсот двадцать девять копий знаменитой тетради?
— Совершенно точно, — подтвердил дух. — Но все это должно остаться тайной. Ни слова школьному начальству и журналистам! Таково повеление Алессандро Мандзони. Договорились? Чао!
Мистер Каппа бессильно опустился на пол. Техническая сторона дела выяснена. Но факты оказались куда более серьезными, чем это следовало из анонимного письма, и затрагивали интересы куда более важных лиц, чем скромная ученица Де Паолоттис. В душе мистера Каппа шла смертельная борьба двух противоположных начал: чувства профессионального долга перед клиентом, который платит ему, и чувства уважения к пожеланию великого писателя, который требовал хранить гробовое молчание, От столь тяжелых переживаний у него закружилась голова и начались такие боли, что даже буйвол обезумел бы от них. Тогда он принял две таблетки аспирина, и головная боль прошла.
Он расплатился с женщиной-медиумом, полетел в Бергамо и женился на Роберте, отвез ее на личном свадебном самолете в Рим и примчался в свою контору за три минуты до назначенной заранее встречи с синьором Феррини. В течение ста восьмидесяти секунд ожидания мистер Каппа непрестанно задавал себе один и тот же вопрос: «Что же я теперь скажу ему?»
Минуту спустя в дверь постучали… Но вошел не синьор Феррини, а посыльный. Он принес письмо от учителя. В письме говорилось:
«Глубокоуважаемый мистер Каппа, прошу вас прекратить расследование. Ученица Де Паолоттис в порыве благородства чистосердечно призналась мне в невинном обмане. Но я не смог наказать ее, потому что накануне ночью мне явился во сне Джузеппе Гарибальди и сурово сказал: «Как ты можешь требовать, чтобы обыкновенный ученик в нескольких строках рассказал обо всем том, о чем великий писатель смог рассказать лишь на многих страницах?» По-моему, Герой двух континентов был, как всегда, прав. Аванс, так и быть, оставьте себе. Ваш покорный слуга Гвидоберто Феррини».
Роза и хлыст
— Что за дурацкое имя дал тебе отец? — спросил синьор Мамбретти, едва услышал, как его зовут.
— В честь маэстро Верди, синьор.
— Но Верди, кажется, звали Джузеппе?
— Джузеппе — это точно. А второе его имя было Фортунино. И третье — Франческо.
— Ну, ладно, ладно, — сказал синьор Мамбретти. — Лучше поговорим о грушах. Завтра у меня обедают синьор Мамбрини и синьор Мамбрилло, и я хочу угостить их плодами из моего сада. Так что подай к столу вазу с самыми красивыми грушами.
Фортунино побледнел:
— Синьор, но сейчас еще нет никаких груш!
Мамбретти посмотрел на него с удивлением.
— Но как же так? — сказал он. — Грушевое дерево, по-моему, крепкое, здоровое…
— Это верно. Я хорошо ухаживал за ним — подкормка, инсектициды, окучивание и так далее. По всем правилам.
— Молодчина! Тогда что же это дерево делает в моем саду? Надо отколотить его как следует палкой. Пробовал? А двойку ему поставил в регистрационном журнале?
— В каком журнале, синьор?
— Значит, у тебя даже нет журнала? А еще говоришь — по всем правилам! Дорогой Фортунино, с растениями надо быть строгим. Дисциплина и порядок — прежде всего! Вот смотри!