Римские рассказы

- Вместо того, чтобы выходить из себя, послушай: скушай бульончику!

Тут уж я не удержался, и когда Джудитта вернулась домой и начала опять огрызаться, как базарная торговка, я сказал:

- Пока я работаю, ты кокетничаешь с буфетчиком в баре у ворот Сеттимиана.

Уж лучше бы я этого не говорил: сначала она осыпала меня бранью, потом пожелала узнать, откуда у меня такие сведения, а когда я ей сказал, опять принялась ругаться.

- Ах, так! Ты слушаешь любого негодяя, который тебе позвонит... Веришь ему больше, чем мне... Да знаешь, кто ты такой? Ты выживший из ума старик... Ты и вправду заслуживаешь, чтобы я наставила тебе рога... да такие, чтобы ты в двери не мог пролезть!

И пошла, и пошла. Кончилось тем, что она довела меня до слез, и я ползал перед ней на коленях, вымаливая прощение - при моей-то седине и солидности! Да что уж там, чтобы задобрить ее, мне пришлось дать ей денег на шелковые чулки. А одному лишь богу известно, какие у меня деньги при всех расходах, на которые она меня вынуждала.

Но потом мне стало грустно и тошно: я испытывал стыд и в то же время был совершенно уверен, что она меня не любит.

Прошло еще несколько дней, и тут вдруг опять зазвонил телефон, и все тот же голос спросил:

- Как живешь, Периколи?

Я ответил с деланным безразличием:

- Хорошо, а ты?

- Я-то очень хорошо... не то что твоя жена.

- Почему?

- Потому что ты, Периколи, уже стар и для нее не подходишь.

Видали, куда хватил? Я поклялся сохранять спокойствие. Но услышав такой разговор, прямо подскочил:

- Смотри, негодяй, теперь как услышу твой голос, тут же бросаю трубку.

- Ишь ты какой прыткий... Но не волнуйся, Периколи, скоро твоя жена заживет на славу!

- Замолчи, негодяй!

- Периколи, почему ты так изменился? Вместо того, чтобы злиться, сделай, как я тебе говорю: скушай бульончику.

На этот раз я ничего не сказал Джудитте. Но зато все следующие дни я ходил злой, как черт, потому что телефонные звонки продолжались. Голос твердил все одно и то же: Джудитта, мол, молодая, а я старый, она мне изменяет направо и налево, и все это знают, и тому подобное. Или же говорил мне без всяких церемоний:

- Периколи, жена твоя... - и добавлял подходящее словечко из обихода ломовых извозчиков.

Этот человек, видно, хорошо знал нас, он даже советовал мне бриться ежедневно и не показываться на глаза Джудитте с седой щетиной. И потом еще эти слова о бульончике... Что он хотел этим сказать? Я понимал, что в них заключался какой-то лукавый намек, ведь так говорят выздоравливающим или старикам: скушай бульончику. Но почему всегда одни и те же слова? Что-то подсказывало мне, будто я слышал их раньше, но я никак не мог припомнить где и когда.

Тем временем наши отношения с Джудиттой становились все хуже и хуже. Теперь она даже не могла со мной спокойно разговаривать, а только ворчала и шипела, как ведьма. Я проглатывал обиды из любви к покою, но все больше расстраивался и все яснее сознавал, что жизнь моя стала ни на что не похожа. И вдруг как-то вечером Джудитта ни с того ни с сего, впервые за долгое время, стала со мной нежна и даже предложила пойти всей семьей покушать в знакомую остерию в Трастевере. Это была та самая остерия, где мы устраивали свадебный обед. И когда мы пришли туда, я вдруг вспомнил одну подробность того вечера. То ли от волненья, то ли от вина, которого я хлебнул перед этим, только в тот вечер я чувствовал некоторую тяжесть в желудке. И вот, пока все заказывали спагетти, Джудитта, видя, что я в нерешительности, настаивала, - ну просто как хорошая жена, желающая мужу добра:

- Скушай бульончику, послушай, Мео... скушай бульончику!

Теперь я понял, откуда взялись эти слова, которые повторял мне по телефону голос. Только я не мог решить, кому он принадлежал, потому что в тот вечер, не говоря, конечно, об официантах и других посетителях, за нашим столом находилось около двадцати человек.

Я, понятно, никому о своем открытии не сказал, и все прошло довольно весело. Под конец Джудитта даже выразила желание выпить за мое здоровье и поцеловала меня. В тот вечер я много пил, может быть потому, что чувствовал себя счастливым, и потом, полный надежд, возвратился домой с Джудиттой и Фердинандо.

Спал я как убитый, а когда проснулся, Джудитта уже ушла за покупками. Я встал и принялся за работу, весь еще под впечатлением того, что Джудитта решила, наконец, полюбить меня. Денек выдался хороший, в окно светило солнце, в клетке заливалась канарейка, и я был такой радостный, что, работая, и сам пел, как канарейка, только потихоньку.

Тут вдруг зазвонил телефон, я подошел, снимаю трубку, а знакомый голос мне и говорит:

- Звоню тебе, Периколи, в последний раз.

Я ему весело:

- Вот и славно. Понял, наконец, что все было ни к чему... Ну, до свиданья и будь здоров.

- Подожди, Периколи, а знаешь, почему я звоню тебе Б последний раз?

- Почему?

- Потому что твоя жена тебя бросила... Сегодня утром она ушла от тебя с Джиди, ну, с тем, который дает напрокат машины. Он заехал за ней в семь часов на зеленом фиате.