Римские рассказы

Если человек совершает какой-то поступок, значит, он об этом уже думал прежде. Всякое действие закономерно, оно как растение, которое, кажется, чуть пробивается из-под земли, а попробуй вытащить - и увидишь, какие глубокие у него корни. Когда я первый раз подумал о том, чтобы написать это письмо? Шесть месяцев тому назад. Да, прошло как раз шесть месяцев с тех пор, как этот синьор выстроил себе виллу на двадцатом километре шоссе, которое вело в Кассиа, а мысль о письме возникла у меня именно при виде новой виллы, одиноко стоящей на вершине холма. В то время голова моя была забита фильмами и комиксами и, кроме того, мне очень хотелось заслужить восхищение Сантины, дочери железнодорожного сторожа, девушки моих лет, глупенькой, но красивой, как, по крайней мере, мне тогда казалось. Однажды вечером, когда мы с ней прогуливались, я сказал ей, показывая на виллу:

- Как-нибудь на этих днях я соберусь и напишу хозяину этой виллы шантажирующее письмо.

- Что это значит - шантажирующее?

- Ну, угрожающее... Или даешь столько-то, или мы тебя укокошим. Шантажирующее, в общем.

- А это не запрещается? - спросила она удивленно.

- Конечно, запрещается... Ну так что же?.. В письме будет указано место, куда он должен принести деньги... Что ты на это скажешь, а?

Я надеялся поразить ее этим, она же, как будто я предлагал ей самую обычную вещь на свете, сказала после минутного размышления:

- Что касается меня, то я за... И сколько же ты у него попросишь? - В общем, она приняла это как нечто вполне естественное, так что мне оставалось только спокойно ответить:

- Не знаю... Тысяч сто или двести.

- О! Как хорошо! - воскликнула она, хлопая в ладоши. - А мне сделаешь подарок?

- Разумеется.

- Тогда чего же ты ждешь?

- Погоди, дай мне все обдумать, - сказал я.

Вот так, в шутку, я и пообещал написать это письмо.

Хозяин той виллы часто проезжал в своей машине через Сторту, мимо лавки моей матери, торговавшей овощами и фруктами. Это был здоровенный, высокий и толстый мужчина с огромным носом, похожим на те раскрашенные картонные носы, какие нацепляют во время карнавала, с черными усами щеточкой и косыми глазами, вечно кутавшийся в пальто из верблюжьей шерсти,настоящий медведь. Он занимался изготовлением духов. Приготовлял он их в лаборатории, помещавшейся в подвале виллы, и из окон подвала всегда исходили не запахи кухни, а запахи эссенций, которыми он пользовался в своей лаборатории. Я испытывал к этому человеку глубокую антипатию, и это еще больше подогревало меня написать ему письмо. Однако, несмотря на всю свою ненависть к нему и на подстрекательство Сантины, надоедавшей мне этими ста тысячами лир, я никогда, наверно, не написал бы такого письма, если бы в один из этих дней неподалеку от виллы тремя людьми в масках не было совершено ограбление. Газеты описывали происшедшее во всех подробностях: автомобиль в канаве; водитель, римский коммерсант, убит за рулем в то время, как он пытался набрать скорость; его спутники ограблены дочиста. В тот же вечер я сказал Сантине:

- Вот как раз подходящий момент, чтобы написать письмо.

- Почему? - спросила она удивленно.

- Потому что, - ответил я, - можно устроить так, как будто письмо написано одним из трех грабителей... После всей этой истории синьор испугается и выложит денежки.

Заметив, что Сантина смотрит на меня с восхищением, я продолжал:

- Видишь ли, нет ни смелости, ни трусости... Есть только благоразумие и безрассудство. Благоразумие - это трусость, безрассудство - смелость... Сейчас этот синьор безрассуден... Он не понимает, что жить в уединенной вилле посреди поля - это значит быть во власти всякого, кто захочет на него напасть. Вернее, он это понимает, но еще не почувствовал на своей шкуре... в общем, он безрассудный, то есть смелый... я же своим письмом сделаю его благоразумным, то есть трусливым... Повсюду ему вдруг начнет мерещиться опасность... он испугается и принесет деньги.

Обо всем этом я думал уже не один месяц и даже не один год, поэтому слова лились у меня легко и плавно, словно я читал их в книге. И действительно, Сантина восхищенно воскликнула:

- Как только ты до всего этого додумался? Да ты просто умница!

Я же, надуваясь от гордости, сказал:

- Пустяки, видно, ты меня еще не знаешь.

Я был так возбужден, что не стал откладывать этого дела. Вместе с Сантиной я зашел в продуктовую лавку, и там прямо за столиком мы написали письмо. В нем говорилось:

"Негодяй, мы давно уже следим за тобой и знаем, что денег у тебя хватает. Если не хочешь кончить, как Ваккарино, возьми сто тысяч лир, положи их в конверт и завтра, в понедельник, до полуночи спрячь под камнем возле тридцатого километрового столба по дороге в Кассиа.

Человек в маске".

Ваккарино - было имя того коммерсанта, которого убили накануне. Сантина хотела, чтобы синьор положил нам не сто тысяч лир, а миллион, но я не согласился. Я объяснил ей, что из-за миллиона человек готов рисковать даже собственной шкурой, а из-за ста тысяч он еще подумает, прежде чем решиться на это, а поразмыслив хорошенько, кончит тем, что раскошелится.