Римские рассказы

- Разве я не говорил тебе, - сказал я, - что человек смел до тех пор, пока он безрассуден. Так вот, знаешь, что со мной произошло? Из безрассудного я стал благоразумным.

- В общем, ты струсил, - сказала она презрительно.

- Да, но ты видишь, что я был прав: смелость - это безрассудство.

- Ну и что же дальше?

- А то, что пока я снова не стану безрассудным, об этом нечего и говорить.

Сантина, так мечтавшая о ста тысячах лир, была разочарована, она повернулась и пошла прочь, сказав, что я трус и чтобы я не смел больше показываться ей на глаза.

С тех пор она всякий раз, как встречает меня, насмешливо спрашивает:

- Ну что, ты еще не стал безрассудным?

Проба

Мы с Серафино друзья, хотя профессии у нас совершенно разные: он работает шофером у одного промышленника, а я кинооператор и фотограф. Да и внешне мы с ним не похожи друг на друга: он блондин с вьющимися волосами, розовым, как у ребенка, лицом, с наглыми голубыми глазами навыкате; а я брюнет, лицо у меня серьезное, как и подобает мужчине, глаза темные, глубоко сидящие. Но главное различие - в наших характерах: Серафино - лжец, я же лгать не умею вовсе.

Ну, так вот. Недавно, в одно из воскресений, Серафино сообщил мне, что я ему очень нужен. По его тону я догадался, что он опять попал в затруднительное положение из-за своей страсти врать. Я отправился на место назначенной встречи - в кафе на площади Колонна. Вскоре явился туда и он и сразу начал с обмана: подкатил на необыкновенно роскошной машине внесерийного выпуска, принадлежавшей его хозяину, которого, как мне было известно, в это время не было в Риме. Он еще издали приветственно помахал мне рукой с таким гордым видом, словно машина и впрямь принадлежала ему, и остановился у кафе. Пока он ко мне подходил, я успел рассмотреть, что одет он был франтом - короткие и узкие полосатые штаны из желтого вельвета, пиджак с разрезом сзади, на шее - цветной платок. Сам не знаю почему, но когда он садился за мой столик, я вдруг почувствовал к нему неприязнь и сказал немного насмешливо:

- Ты сегодня выглядишь настоящим синьором.

Он ответил многозначительно:

- А я сегодня и вправду синьор.

Я не сразу понял и спросил:

- А машина откуда? Или ты выиграл в тотализатор?

- Это новая машина моего хозяина, - ответил он с деланным безразличием. И после минутного размышления продолжал: - Послушай, Марио, скоро сюда придут две синьорины. Как видишь, я позаботился и о тебе... На каждого по одной. Девушки из хорошей семьи, дочери одного инженера-путейца... Ты - продюсер... Договорились?.. Не подведи меня.

- А ты кто?

- Я ведь тебе уже сказал: синьор.

Я ничего не ответил и встал.

- Ты что, уходишь? - спросил он встревоженно.

- Да, ухожу, - отвечал я, - ты знаешь, что я не люблю обмана... До свидания, желаю тебе приятно провести время.

- Но подожди... ты меня погубишь.

- Не беспокойся, не погублю.

- Подожди же... Эти девушки хотят с тобой познакомиться.

- А я с ними - не хочу.

В общем, мы долго спорили - я стоя, а он сидя. Кончилось тем, что я, как хороший друг, согласился остаться. Однако предупредил его:

- Я тебе совсем не обещаю, что буду поддерживать твой обман до конца,

Но он уже не слушал; обрадованный, он объявил:

- А вот и они!

Сначала я увидел только волосы. Две огромные копны густых, пышных вьющихся волос. Затем я с трудом различил под этими большущими шапками волос два тонких, худых личика, похожие на двух птенчиков, выглядывающих из гнезда. Фигурки у обеих девушек были стройные и гибкие - тоненькие осиные талии, которые, казалось, можно было продеть в кольцо для салфетки, зато грудь и бедра пышные. Мне сначала показалось, что эти девушки близнецы, может быть оттого, что одеты они были совершенно одинаково: клетчатые юбочки, черные вязаные кофточки, красные туфли и красные сумочки.

Серафино встал и очень торжественно представил нас друг другу:

- Мой друг Марио, продюсер; синьорина Ирис, синьорина Мимоза.

Теперь, когда они уселись, я смог лучше разглядеть их. По той предупредительности, которую Серафино проявлял к Ирис, я понял, что он выбрал ее для себя, а Мимоза предназначалась мне. Нет, они не были близнецами. Мимозе, казалось, было за тридцать, и лицо у нее было более изможденным, нос длиннее, рот шире и подбородок выдавался больше, чем у Ирис, она была даже, пожалуй, некрасива. Зато Ирис было лет двадцать, и она была очень мила. Я заметил также, что руки у обеих красные и потрескавшиеся - руки работниц, а не синьорин. Между тем Серафино, который с их приходом словно совсем поглупел, завязал галантный разговор: ему так приятно снова увидеть их, как чудесно они загорели, где они провели лето?..

Мимоза начала было:

- В Вен... - но Ирис ее перебила:

- В Виареджо.

Девушки переглянулись и начали смеяться.

- Почему вы смеетесь? - спросил Серафино.

- Не обращайте внимания, - сказала Мимоза, - моя сестра такая глупенькая... Сначала мы были в Венеции, остановились там в отеле, а потом уже в Виареджо, на своей собственной вилле.