Римские рассказы

- Сейчас я вам объясню, почему, - начал я серьезным тоном. - Для моего фильма мне не нужны девушки изящные, воспитанные, изысканные, аристократичные, вроде вас... Мне нужны простые девушки из народа... такие девушки, которые при случае могут даже выругаться, которые ходят с вызывающим видом; словом, грубые, плохо воспитанные, неотесанные... А вы дочери инженера, барышни из хорошей семьи... Вы мне не подходите.

Я посмотрел на Серафино: он сидел, откинувшись на спинку дивана, и казался совершенно сбитым с толку. Однако Мимоза не сдавалась:

- Но в чем же дело?.. Мы можем изобразить этих девушек из народа.

- Ничего не выйдет. Есть вещи, которые нельзя изобразить, они должны быть врожденными.

Наступило короткое молчание. Я закинул удочку и не сомневался, что рыбка клюнет. И в самом деле, спустя минуту Мимоза поднялась, подошла к сестре и что-то зашептала ей на ухо. Сначала та как будто с ней не соглашалась, но в конце концов, по-видимому, она уступила. Тогда Мимоза подбоченилась, в развалку подошла ко мне и пихнула меня в грудь, говоря:

- Эх ты, простофиля! Ты думаешь, с кем ты имеешь дело?

Было бы неверно сказать, что она преобразилась: просто-напросто она стала сама собой. Я ответил смеясь:

- С дочерьми инженера-путейца.

- А вот и нет! Мы как раз то, что тебе требуется... Девушки из самых низов... Ирис служит прислугой, я - сиделкой.

- А собственная вилла в Виареджо?

- Никакой виллы нет. Купаться и загорать мы ездили в Остию.

- Но зачем же вы тогда лгали?

Ирис простодушно призналась:

- Я не хотела... но Мимоза сказала, что надо пустить пыль в глаза.

А Мимоза рассудительно заметила:

- Если бы мы не лгали, синьор Серафино не представил бы нас вам... Значит, ложь была на пользу... Ну, так как же теперь с пробой?..

- Мы ее уже сделали, - ответил я со смехом, - и она показала, что вы обе - славные простые девушки из народа... Но... откровенность за откровенность: я тоже вовсе не продюсер, а простой оператор и фотограф... а Серафино совсем не синьор, которого он из себя разыгрывает, а всего-навсего шофер.

Должен сказать, что Мимоза превосходно выдержала этот удар:

- Ну что ж! Я и ожидала чего-нибудь в этом роде, - сказала она меланхолично. - Нам не везет... Если у нас и появляется какой-нибудь знакомый с машиной, то он оказывается шофером... Пойдем, Ирис.

Тут Серафино очнулся от своего оцепенения.

- Подождите... Куда вы?

- Мы уходим, синьор обманщик.

Мне вдруг сделалось ужасно жалко их обеих; в особенности Ирис, такую хорошенькую. Она казалась очень огорченной, и на глазах у нее были слезы. Тогда я предложил:

- Послушайте... мы все четверо лгали... Так погребем нашу ложь под общей могильной плитой и пойдемте все вместе в кино... Что вы на это скажете?

Завязался спор. Ирис готова была согласиться. Но Мимоза, все еще сердившаяся на нас, упорно отказывалась. Серафино совсем пал духом, у него не хватало мужества их упрашивать. Но мне в конце концов удалось уговорить Мимозу.

- Я не продюсер, а фотограф и оператор, - сказал я ей. - Но я могу представить Ирис одному моему знакомому - помощнику кинорежиссера. Моя рекомендация, конечно, не бог весть что, но все-таки... Вы, Мимоза, не годитесь, а Ирис, может быть, и подойдет.

Итак, мы отправились в кино, но только уже не на автомобиле, а на автобусе. И в кино Ирис прижималась к Серафино, который, хотя и был лгун и всего лишь шофер, все же ей нравился. А Мимоза упорно твердила все о том же. В перерыве между фильмами она мне сказала:

- Я для Ирис вроде матери... Не правда ли, она красивая девушка? Смотрите, вы дали обещание и должны его сдержать... Горе вам, если не сдержите!

- Давать обещания и сдерживать их - не в правилах порядочных людей, пошутил я.

- Вы дали обещание и вы его сдержите, - повторила она. - Ирис должны сделать пробу и сделают ее.

Пень

Теперь, встречаясь со мной на улице, Пеппино не здоровается и обходит меня стороной, а было время - мы с ним дружили. Тогда он как раз начал хорошо зарабатывать, бойко торгуя в своем магазине электроприборов. Я был его другом, но не потому, что у него водились деньги, а просто так, без всякой корысти, друг - и все тут. Между прочим, мы вместе отбывали военную службу.

Маленький, широкоплечий, Пеппино твердо ступал своими короткими ножками, чеканя шаг, держа туловище и голову совершенно прямо, как будто все - и торс, и голова - были у него из дерева. Лицо его тоже казалось деревянным - туго натянутая кожа была словно отутюжена, зато когда он смеялся или, щурясь, всматривался в даль, на ней появлялось множество мелких старческих морщинок.

Даже тот, кто совсем не знал его, не мог не заметить, что на лице у него словно было написано: я пень, - а похож на пень он был удивительно. Мне вспоминается, что однажды, когда мы втроем гуляли в кедровой роще во Фреджене - я, он и одна девушка, - она, как обычно, подшучивая над ним, сказала, показывая на землю:

- Смотри... смотри, как тут много Пеппино.

Я сразу же понял ее и засмеялся, а он - ни дать ни взять пень спросил:

- Я не понимаю, что ты хочешь сказать? Она, сохраняя серьезность, ответила: