Римские рассказы

Это была идиотская песенка; когда Корсиньяна повторяла «бу-бу-бу», она поднимала руки к вискам, почти касаясь растопыренными пальцами волос, в которые был воткнут красный цветок, и покачивала бедрами и грудью, Я спросил у синьора:

— Вам нравится?

— Hermosa,[11] — убежденно ответил он.

Я не совсем понял это слово, но промолчал.

Корсиньяна пела, пока не кончился танец, тогда Джорджо и синьора вернулись к столику. Хозяин что-то сказал Корсиньяне, и она развинченной походкой, напевая, подошла к нам. Мы представили ее, и она небрежно сказала:

— Привет, Луиджи.

И я ответил:

— Привет, Корсиньяна.

Потом она села за столик, и наш американец спросил, что она хочет пить. Она, не заставив себя просить, ответила, что хочет виски, и хозяин почтительно подал ей виски. Оркестр заиграл румбу. Я поднялся и пригласил Корсиньяну танцевать. Она согласилась, и мы начали кружиться на площадке. Я тотчас спросил ее:

— Не ожидала увидеть меня, а?

Положив в рот жевательную резинку и принимаясь жевать ее, она ответила:

— Почему же? Сюда может прийти каждый, вход никому не заказан.

— Ну как ты, довольна?

— Так себе.

Она избегала смотреть на меня и, жуя резинку, отворачивалась. Я толкнул ее в бок:

— Эй, смотри на меня.

— Ну, — произнесла она, поворачиваясь ко мне лицом.

— Вот так… А сколько ты зарабатываешь?

— Двадцать пять тысяч в месяц.

— И ради такой ерунды…

Но она, вдруг оживившись, с задором возразила?

— Погоди, не спеши… Двадцать пять тысяч в месяц — это твердых… А еще двести лир за каждый бокал виски, которым меня угощают… Потом я играю в кости с клиентами, получается кругленькая сумма. — Она сунула руку в карман, вытащила кости и показала их мне. — Да еще случайные заработки.

— Это что такое?

— Ну так, всего понемножку.

Тут она заговорила более дружески, почти доверительно:

— Но все это только трамплин… Я собираюсь перейти в другое заведение, получше этого… Здесь все скряги и жулики… Понимаешь, вместо виски мне в стакан наливают какие-то помои, да еще норовят меня надуть, и если я не запишу себе, что выпила стакан этой бурды, делают вид, что забыли, чтобы не платить… Хозяин, правда, говорит, что если я докажу, что хорошо к нему отношусь, то мы легко поладим… но это дудки…

В общем, теперь она чувствовала себя здесь как рыба в воде и говорила легко и свободно. Но мне это было противно. Я оставил ее славной, почти робкой девушкой, а нашел наглой и расчетливой. Она говорила резко и самоуверенно, и было видно, что теперь для нее имеют значение деньги и только деньги. Правда, песенки она пела и прежде, но когда-то она пела их для меня одного, гуляя со мною весной, а теперь и их она продавала, делала из них деньги.

— Ну, — сказал я внезапно, — мне надоело… Пойдем сядем…

— Как хочешь.

Мы вернулись к столику, и Корсиньяна сразу же потребовала еще стакан виски, а потом вытащила из кармана кости и предложила американцу сыграть. Синьора уже не обращала внимания на Джордже, своими бесноватыми глазами она следила за мужем. Корсиньяна сыграла и выиграла тысячу лир. И так три раза подряд. Американец достал из кармана деньги, взял руку Корсиньяны, вложил в нее кредитки, потом поцеловал и пригласил Корсиньяну танцевать. Они ушли. Синьора проводила их взглядом, потом сказала мне с досадой:

— Это заведение мне не нравится… Не уйти ли нам отсюда?

Когда танец кончился, американец и Корсиньяна сели на свои места. Потом Корсиньяна подошла к микрофону и запела песенку еще более идиотскую, чем первая. Вернувшись к нашему столику, она заказала себе еще стакан виски и опять стала играть в кости с американцем. Теперь синьора уже настаивала, чтобы мы ушли, но муж не слушал ее и приказал принести вина для всех. Тогда Джорджо пригласил синьору танцевать, и она нехотя согласилась. Не успела синьора отойти, как американец и Корсиньяна начали флиртовать. Придвинувшись к ней, он касался коленями ее колен. Глядя на них, я страдал, но в глубине души был рад этому страданию, потому что хотел окончательно порвать с Корсиньяной, чтобы уже не страдать больше. Наконец американец сказал что-то Корсиньяне на ухо, и она что-то ответила ему тоже на ухо. А потом он вытащил из кармана крупный банковский билет и вложил его в руку Корсиньяны. Вдруг перед столиком появилась синьора и, схватив Корсиньяну за запястье, крикнула:

— Разожми руку!

Та разжала руку, и бумажка выпала на стол. Корсиньяна вскочила с места и выпалила:

— Дорогая синьора, если вы так дорожите вашим мужем, то держите его дома… Я здесь работаю, а не развлекаюсь… Он сказал мне на ухо, что хочет сделать мне подарок за мои песни, и я ответила, пусть делает… Почему это я должна отказываться?

— Нахалка, кухарка!

Синьора подняла руку и ударила Корсиньяну сначала по одной, а потом по другой щеке.