Римский-Корсаков

В первой половине XIX века завершено было строительство Тихвинской судоходной системы. С открытием навигации стали теперь появляться на Тихвинке сотни груженых барж, шедших из Кронштадта и Петербурга в Нижний Новгород. Тихвин приосанился. «Жили там… бойкой широкой жизнью. Строились лодки, нагружались и перегружались суда, торговали в постоялых дворах и лавках… — вспоминал позднее один из горожан. — У всякого почти мещанина была резвая лошадка-«шведка», которыми тихвинцы щеголяли и в праздники ездили наперегонки по главным улицам города… Еще более бойкой жизнью жили, конечно, помещики. Судоходные и красивые реки Тихвинка и Сясь, при близком их расстоянии от Петербурга, послужили к водворению на них целого ряда дворянских гнезд старинных фамилий… По большим дорогам, ведущим в город… днем и ночью следовали вереницы экипажей и ямских троек, обозы подвод».

Но по-прежнему центром местной жизни остается мужской монастырь с нарядными башнями и мощами крепостными стенами, со златоверхим Успенским собором, со звучными хорами певчих внутри и хорами нищих на паперти, с разнообразными звонами — благовестом и набатом, праздничным веселым трезвоном, искусным «малиновым» и унылым похоронным Летний праздник Тихвинской божьей матери, «покровительницы земли русской», ежегодно собирал чуть ли не со всего русского Севера досужих странников и усердных богомольцев. Зоркому глазу было тут на что насмотреться, чуткому уху — наслушаться.

В сенокосную пору монахи разъезжали верхами по городу, сзывая народ себе на подмогу, с упоением выводя характерный напев клича:

Тетушки, матушки, красные девицы!
Пожалуйте сенца пограбить для божьей матери!

Древняя языческая старина была жива и сплеталась с христианским обрядом.

Масленица — мокрохвостка,
Поезжай долой со двора,—

пели тихвинцы, провожая весной соломенное чучело Масленицы, и мотив был на удивление схож с напевом панихидного пения.

Под красочной внешностью устойчивого народного быта, за резными наличниками и расписными ставнями таились тревоги, темные страсти, брожение умов. Россия шла к катастрофе Крымской войны и глубокому кризису строя. И здесь, на северной окраине, веяло неблагополучием. Множились тайные раскольничьи скиты. В селе Колодне случайно вырыли гроб с останками неведомой девушки. Поползли слухи, что она была замучена помещиком, а по смерти удостоилась святости и нетления. Говорили, что, не удовлетворившись этим, покойница стала являться в снах окрестным крестьянам и предрекать скорую волю. К праху новой «святой», получившей в народе имя «Настасья-пастушка коров пасла», началось паломничество. Встревоженная полиция приказала зарыть гроб под церковью. Жажда чуда разливалась в народе, глухо ропщущем и нетерпеливо ждущем перемены.

СЕМЬЯ

Обо всем этом и многом другом оживленно толкуют посетители гостеприимного городского дома Андрея Петровича Римского-Корсакова. Хозяин, побывавший в Новгороде вице-губернатором и на Волыни губернатором, сейчас в опале. Отец его, по свидетельству современника, был «великий весельчак, едун и любодей», на весь Тихвинский уезд славный пирами, чадо бурной екатерининской эпохи. А сам Андрей Петрович — человек редкой порядочности и доброты, в свои зрелые годы — скромник, бессребреник, книгочий, склонный к самоуглублению и философическим размышлениям на старинный лад. Он помог декабристам деньгами при проезде их в сибирскую ссылку. Отпустил на волю своих дворовых (отпустил бы и крестьян, но поместий у него по малой практичности уже не осталось). И все это вовсе не из каких-либо дерзких противуправительственных намерений.

Но согласить нравственные убеждения со службой по гражданскому ведомству при царе Николае Павловиче нелегко. Дело кончилось ссылкой в родной Тихвин, с запрещением въезда в столицы.

Круг людей, с которыми Андрей Петрович общался в Тихвине, узок Но это люди с умом и сердцем. Меж них ученый-самоучка Яков Иванович Бередников, знаток и страстный любитель древностей, один из основателей русской археографии[2]. Он объехал половину России, собирая летописи, превосходно знал архив Богородицкого монастыря. При его частых наездах в Тихвин можно было услышать немало любопытного о русской старине. Иными глазами смотрелась потом слушателям на крепостные стены — безмолвные свидетели подвигов и бедствий, на девичий Введенский монастырь, где когда-то пятьдесят два года томилась насильно постриженная в монахини четвертая жена Ивана Грозного, Анна Колтовская; на Царицыно озеро, где она скрывалась в землянке от шведов…