Римский орел

— Ту самую. Для чего потомку победителей Ганнибала, патрицию, чей род восходит к основателям Рима, понадобился какой-то младший кентурион, никому не известный и вдобавок варвар с отвратительной латынью? Неужели только потому, что этот варвар удостоился мимолетной благосклонности императора?

Сенатор засмеялся.

— Если я скажу: это желание богов? — весело проговорил он. — Ты мне поверишь?

Черепанов покачал головой.

— А если я скажу: мне нравятся твои глаза?

— Под каким соусом? Рыбным или фруктовым?

Гордиан вновь расхохотался.

А потом улыбка внезапно сошла с его лица: как будто сдернули маску.

— Ты прав, — сказал он. — Твоя латынь омерзительна, а благосклонность Августов — временна. Но есть нечто — важнее желаний богов и прихотей владык. Важнее Сената и народа Рима. Важнее его императоров… Это сам Рим, Геннадий. Вечный и неповторимый. Я вижу твои глаза, кентурион. Я вижу, как ты смотришь. Я не знаю, кто ты. Но я знаю, кем ты можешь стать. Не человеком Максимина. Не ставленником Александра или Мамеи… Гражданином Рима!

«Да, — подумал Геннадий. — Ты прав, я могу. И стану. Только не гражданином города Рима, а гражданином Римской империи. Я им стану! И буду драться за эту империю! И сделаю все, чтобы она — была! Она того стоит, черт возьми! А я не хочу, чтобы засранцы-политиканы просрали ее, как просрали мою Родину!»

— Теперь ты мне веришь? — сухо спросил сенатор.

— Да. И ценю твое доверие.

— Цени, — кивнул патриций. — Если ты передашь мои слова Августу, это может стоить мне должности претора.

— Ну это вряд ли… — усмехнулся Черепанов. — С моей латынью император даже и не поймет, что я ему сказал.

Гордиан расхохотался.

— В таком случае я знаю, что тебе подарить! — объявил он. — У меня есть раб, грек, который превосходно обучает грамматике и риторике. Я пришлю его тебе сегодня, Геннадий, потому что ты прав: твоя латынь ужасна. У моего друга не может быть такого произношения.

— Принимаю и благодарю. — Черепанов церемонно наклонил голову. — Право, даже не знаю, чем мне отдариться. У меня нет ничего, достойного этого дома и его хозяина.

— Ты уже отдарился, — возразил сенатор. — На много лет вперед. Твой подарок — жизнь моей дочери.

«Ну да, — подумал Черепанов. — А я в качестве ответного дара охотно принял бы не ритора, а Корнелию».

Глава пятая Колизей

Корнелию он увидел спустя два дня. На скамье подия[168] Амфитеатра Веспасиана. Сюда, на места, зарезервированные для семейства Гордианов, Черепанов был приглашен со всей обстоятельностью. И его право на проход было зафиксировано не на глиняном «билете», а на листе папируса с личной печатью сенатора.

Единственное, что слегка омрачило радость Черепанова, это присутствие расфранченного трибуна Секста Габиния. Судя по вытянувшейся физиономии последнего, появление Черепанова тоже не привело его в восторг.

Но на этот раз он воздержался от реплик по поводу «всяких варваров». Потому что за эти два дня произошло многое.

Во-первых, Черепанов удостоился еще одной аудиенции императора. На этот раз — только императора. Без «соправительницы».

На этой аудиенции Черепанову был торжественно вручен тот самый венок «за спасение гражданина», который ему прочили соратники. И денежная премия в размере двух годовых «окладов». И золотая фалера с изображениями Александра и Мамеи. Кроме того, он получил отдельную награду как «лучший кентурион» и перстень с профилем императора, дающий ему право на «личное» обращение к Августу. И еще ему было сообщено, что представленный им список наград и поощрений легионеров его подразделения, «завизированный» легатом Максимином, императором утвержден полностью, а черепановской кентурии будет вручен специальный знак «за храбрость», который отныне будет навечно прикреплен к сигнуму подразделения. «Самая трусливая кентурия легиона» отныне официально перестала быть таковой.

Но это было еще не все.

Кентурион-гастат Геннадий Череп получал новое назначение. Из Первого Фракийского легиона его переводили в Одиннадцатый Клавдиев, Claudia Pia Fidelis[169], как было начертано на его аквиле. Тот самый Одиннадцатый, где старшим кентурионом был лучший кореш Черепанова Гонорий Плавт. И переводили его не кем-нибудь, а аж кентурионом второй (двойной) кентурии первой когорты. То есть кентурионом-принцепсом. То есть вторым после Аптуса кентурионом в легионе. Иными словами, Черепанов с ходу перепрыгивал через десяток ступенек — снова в «подполковники».

Признаться, после разговора с сенатором Гордианом он ожидал, что его «дело» разрешится положительно. Но не думал, что его ждет такой стремительный взлет.