Римский орел

— Да. Если ты хочешь женщину, он…

— Я не хочу женщину, — сказал Черепанов. — Я хочу тебя. — Кончиками пальцев он снова нежно притронулся к ее локтю. — Ты придешь?

Ничего не ответив, она быстро поднялась и пошла прочь. К ложу приближался Парсий.

— Что еще тебе угодно, благородный господин?

— Ты знаешь, — негромко произнес подполковник.

— Она — моя дочь, не рабыня, — так же негромко, с достоинством произнес хозяин.

— Я знаю.

— Хочешь выбрать из тех, кто…

— Не хочу, — отрезал Черепанов.

— Твой друг…

— Я не мой друг, — перебил его подполковник. — Однако тоже всегда добиваюсь своего. Но… — Он сделал многозначительную паузу. Парсий задрал бороду, намереваясь спорить… — …Но не силой, — закончил Геннадий. — Ты понимаешь?

— Значит, ты решил остаться в одиночестве? — тоном заботливого хозяина осведомился Парсий.

— Ты прав, — кивнул Черепанов. — Вероятно. Sint ut sunt, aut non sint[66].

Правда, это высказывание принадлежало не римлянину[67]. Но можно было надеяться, что грамматически в нем все правильно. И по смыслу — тоже.

Парсий кивнул и оставил Черепанова в покое. Пить и веселиться. В одиночестве.

Геннадий задремал. Тепло, вино, сытный обед, удобное ложе, почти забытое ощущение безопасности…

Когда он проснулся, уже наступил вечер. Квадрат неба наверху, в потолочном отверстии, потемнел и налился синевой.

Проснулся подполковник не по собственной инициативе. Его разбудили.

У ложа стоял представительный мужчина в белой тоге. Рядом с ним — еще четверо, в кирасах, шлемах и при мечах, но без щитов. Один из этой четверки и разбудил Черепанова. Другой уже завладел его оружием.

— Я — эдил Скаремия, — важно произнес представительный. — Ты — тот, кто называет себя Плавтом?

— А в чем дело? — поинтересовался Черепанов.

— Ты обвинен. По закону об оскорблении величества[68]! Встань и следуй за нами!

За спинами воинов маячил Парсий с похоронным выражением на физиономии.

Геннадий неторопливо поднялся, обулся.

Он размышлял.

Ну да, ничего удивительного: империя и есть империя. На дорогах разбойники, в лесах волки, но политическая полиция как всегда начеку. И высказывания Гонория в адрес августейших особ не остались незамеченными. Черепанов не знал, насколько сурово здесь караются диссиденты и оппозиционеры, но, судя по тому, как быстро отреагировала местная власть, — дело нешуточное. А коли так, то не следует качать права и уж тем более объявлять, что господа полицейские — точнее, господа вигилы — ошиблись адресом. Пусть думают, что он Плавт. Позже он развеет их заблуждение, а Гонорий тем временем сделает ноги. И позаботится о своей безопасности. Раз хозяин не указал эдилу на ошибку, а держит рот на замке, он поставит в известность Плавта о ситуации.

Пока Геннадий завязывал шнурки, один из воинов зачем-то пощупал у Черепанова под подбородком.

— Ха! — сказал он с легким пренебрежением, не обнаружив мозоли от ремешка шлема. — А говорили — легионер!

— Разберемся, — буркнул эдил. — Давай, гражданин, пошевеливайся!

Черепанова вывели во двор. У ворот стояла крытая повозка. При ней — еще двое вигилов.

У колодца Геннадий увидел Марцию. Подмигнул. Девушка ахнула. Шагнула навстречу, открыла рот, собираясь что-то сказать, но отец схватил ее за руку и утянул в сторону.

— А ну стоять! — раздался позади знакомый рык.

Геннадий быстро обернулся. Его сопровождающие тоже.

У входа в дом, под портиком, во всей своей жилисто-мускулисто-волосатой красе стоял Гонорий Плавт Аптус. Совершенно голый, зато с золотой цепью на шее и мечом в руке.

— А ну стоять, недоноски! — прорычал кентурион. — Куда вы ведете моего друга, козлиное семя?

Вигилы напряглись: даже голый, Плавт производил грозное впечатление. Эдил тоже забеспокоился, когда разглядел, что именно вычеканено на медали, украшающей волосатую грудь кентуриона. Обеспокоился, но достоинства не потерял.

— Не нарушай закона, доблестный воин, — величаво проговорил он. — Сей гражданин, чье имя Гонорий Плавт, обвиняется в нарушении закона об оскорблении величества. У нас имеются свидетели, что оный Гонорий Плавт…

Черепанов не без удовольствия поглядел на ошарашенного Гонория. Но смущение кентуриона длилось ровно секунду.

— Что?! — взревел он. — Кто, пес твой дедушка, Гонорий Плавт?! — Кентурион побагровел. — Это я, раздери вас всех Орк, Гонорий Плавт!

Акустический удар и содержащаяся в нем информация привели эдила в некоторое замешательство. Но он был тертый калач. И находился на своей территории.

— Это так? — спросил он у Парсия.

Тот кивнул с сокрушенным видом.

Эдил не стал предъявлять претензий к хозяину гостиницы. Он был практичный человек и при исполнении. Вместо этого он повернулся к вигилам и указал на Гонория:

— Арестуйте его!

Однако вигилы, которые без всякого смущения взяли под стражу фальшивого Плавта, в отношении Плавта настоящего проявили куда меньшую прыть. Да и сам Гонорий, похоже, не слишком серьезно отнесся к словам местного «полицмейстера».

— Да ну? — Кентурион скептически поднял бровь. — Арестовать меня? А ты шутник!

— Я — эдил Скаремия, — возразил римский «шериф». — И если я сказал: «Арестовать!» — значит, ты будешь арестован!