Римский орел

В конце концов, вигилов было шестеро, а преступник — один.

— А я — первый кентурион первой когорты Первого Фракийского легиона Гонорий Плавт Аптус! — рявкнул друг Черепанова. — И я выполняю личное поручение моего легата. А мой легат, ты, ослиное семя, сам командующий Гай Юлий Вер Максимин! А ты, паршивый эдил паршивого поселка, — как там он называется? — можешь болтать все, что взбредет в твою безмозглую голову! Но если ты еще раз протянешь свои холеные ручонки ко мне, к моему другу или еще к кому-нибудь из тех, кто по-настоящему охраняет честь Августа, я возьму тебя за твое морщинистое гузно и приволоку прямо к моему легату. И паршивым гражданам твоей паршивой деревеньки — как там она называется? — придется выбирать себе нового эдила! Это всех касается, если кто не понял!!! — заревел Плавт, и приставленные к Черепанову вигилы тут же отпрянули от Геннадия, как от прокаженного.

Красный, как помидор, эдил молча повернулся и пошел прочь. Вигилы так же молча последовали за ним. И отбыли.

— Цивильные крысы, — буркнул Плавт. — Скажи, какого хрена ты назвался моим именем, Череп?

— Ну… Я же не знал, что ты настолько грозен, — пробормотал Геннадий. — Я подумал: пока они будут разбираться со мной, ты успеешь исчезнуть.

— Я? Бежать от этих? — Кентурион расхохотался, но тут же посерьезнел, спустился со ступенек и крепко обнял Черепанова.

— Ты — друг, — сказал Гонорий. — Благодарю тебя!

От Плавта исходил запах пота, смешанный с благовониями и неистребимым «ароматом» чеснока.

Кентурион отстранился. И соизволил наконец заметить Парсия.

— Ну! — грозно произнес он. — А ты, воронья пожива, почему молчал?

— Это я ему велел! — быстро, раньше, чем гнев кентуриона успел разгореться, произнес Черепанов и заслужил благодарный взгляд.

— А-а-а… Ну ладно. Пошли внутрь, а то как-то мне прохладно.

— А ты не пробовал что-нибудь надеть? Для согревания? — поинтересовался Геннадий.

— Для согревания? Это верно! — Гонорий оживился. — Эй, Парсий! Горячего вина, живо! За твой счет — ты у меня в долгу!

Глава пятая, в которой рассказывается о том, как командующий нубийской армией Максимин с помощью серебра «договорился» с местными налоговыми органами

— Я у тебя в долгу, почтенный Геннадий, — произнес Парсий. — Великолепный Плавт так же скор на расправу, как его еще более великолепный повелитель, грозный Максимин.

Вино зажурчало, переливаясь из пузатого кувшина в серебряную чашу на витой длинной ножке. Черное вино. Терпкая кровь черного испанского винограда.

— Ты знаешь Максимина? — спросил Черепанов.

— Здесь, в придунайских провинциях, все знают Максимина. — Хозяин гостиницы присел на край ложа. — Император, да живет он вечно, ставит наместников с одобрения Сената, но их квесторы[69] отправляют в Рим совсем немного денег, потому что большую часть забирает Максимин.

— Ты не боишься говорить такое? — Черепанов пристально посмотрел на Парсия.

Тот усмехнулся в курчавую бороду.

— Об этом знают все, — сказал он.

— И император? — Черепанов поднес кратер к губам, отпил, заел фиником.

— Конечно. Август велел Максимину командовать легионами и охранять границы. Но это стоит денег. А денег у императора совсем мало. То немногое, что удается получить из провинций, Рим, — тут Парсий скривился брезгливо, — пожирает без остатка. Уж поверь тому, чей дед был либрарием[70] в войске самого Марка Аврелия[71] и сбежал из Рима, когда началась чума. Рим — это бездонная бочка Данаид. А войску нужны деньги. И чтобы войско не явилось за деньгами в Рим, император высочайше позволил командующему Максимину самому изыскивать средства для прокормления солдат. И Сенат не возражал, потому что доходы с придунайских провинций были совсем невелики. Но когда за дело взялся Максимин, оказалось, что эти доходы можно существенно увеличить.

— И как же это ему удалось?

Хозяин гостиницы криво усмехнулся.

— Он выбрал трех самых жадных чиновников — и досыта накормил их серебром.

— И чиновники после этого стали честными? — хмыкнул Черепанов. — Не верю.

В мире, где Геннадий родился, не было более алчных и беспринципных существ, чем чиновники и политики. И он очень сомневался, что в этом мире дело обстоит иначе.

— Чтобы чиновники перестали красть и брать взятки только потому, что им отвалили большой куш? — Геннадий скептически поднял бровь. — Да они станут еще больше хапать!

— А ты не такой уж варвар, каким кажешься, — заметил Парсий. — Ты многое знаешь о цивилизации. — Он потянулся за чашей, из которой пил Плавт, плеснул на донышко: — Твое здоровье, рикс. Ты кое-что знаешь о чиновниках, но совсем не знаешь Максимина. Квесторы, которых накормил он, перестали брать взятки. Никто не сможет брать взятки, если в него влить четверть фунта расплавленного серебра.

— А как же закон? — осведомился подполковник. — Ведь это убийство.