Римский орел

— Да уж, — согласился Черепанов. — Но ведь он молодой еще, наш император? Может, еще поправится?

— Хитрый он, — сказал Гонорий. — Все ловчит да комбинирует. То с преторианцами заигрывает, то с нами, то с германцами… Сейчас время такое: надо четко знать, с кем ты и на кого опереться можешь. Вон Фракиец — знает. А Август, он вроде как худого не делает, а скользкий какой-то, не поймешь. Сегодня — «бей алеманнов», завтра — «наши друзья алеманны». То он землю граничную нашим ветеранам дает, как встарь положено, то вдруг рядом диких гетов сажает. Одно слово — восточный человек. На Востоке родился, ихним богам жертвовал. Но помяни мое слово: зря он в восточных легионах крепость себе ищет. Восток — это Восток, там настоящей надежности нет. И вся зараза оттуда. Боги лживые, любовь эта к мальчикам кудрявым, роскошь безмерная. Не так наши деды-прадеды жили, не так. Но мы еще поправим дело, не зря нам, римлянам, Марс-Воитель щит с неба сбросил[120]. Мы еще покажем этим мальчиколюбцам, как отечество любить! — Гонорий хлопнул Черепанова по спине. — А ты молодец, дружище! Слыхал, у самого Толстяка серебро из пасти выдрал!

— Откуда ты знаешь? — удивился Геннадий. Он полагал, что не в интересах Пондуса болтать об их маленькой «сделке».

— Железный рассказал. Толстяк под это дело решил пару сотен сэкономить. Мол, теперь он их тебе будет отдавать, а не ему.

— Он что же, на пару с Ферратом казну тянет? — удивился Черепанов.

Он-то считал, что старший кентурион Первого Фракийского — человек честный.

— Вот еще! На пару! — Гонорий хмыкнул. — Тоже мне пара: медведь и лиса. Долю он Железному отдает. Как мне отдавал. Как положено. Младший со старшим всегда делиться должен. Это только ты, — тут он подмигнул Геннадию, — ни с кем не делишься. Но у тебя есть я. — Он самодовольно выпятил челюсть. — А на меня в моем, хоть и бывшем, легионе ни одна шавка не тявкнет. Тем более, это я Феррата в старшие вывел. И тебя выведу, не сомневайся! Служи крепко и верно, а старина Аптус позаботится, чтобы шавки тебя за калиги не хватали. Я Феррату так сказал: «Черепа не трогай. Череп — правильный муж. Он, сам знаешь, для себя ничего не берет. Все — для дела. А дело ему сам Фракиец определил».

Я ведь тебя знаю, Геннадий. Ты дружбу выше золота ценишь. Я помню, как там, в Готии, ты мне все ценное отдал: храни, Аптус, я тебе доверяю. И этим ты меня купил, дружище. Больше чем когда варварам меня зарезать не дал. И понял я… (Показалось Черепанову или нет, что глаза Плавта увлажнились?) Понял я, что не будет у меня друга верней, чем ты, Геннадий! Потому что видел я не раз, как родные братья из-за золота друг другу глотки рвали. А Железному я так сказал: если Череп что для себя возьмет — сам с тобой поделится. Феррат — он понимает. Он — наш. Он — за Быкоборца… — Тут Плавт внезапно осекся и бросил на Черепанова подозрительный взгляд. Подполковник ответил ему взглядом прямым и наивным, но про себя подумал:

«Так-так… Что еще за Быкоборец?»

— Словом, можешь на Железного рассчитывать! — заявил Гонорий. — А начал ты хорошо, Череп! Очень хорошо! Выпьем за это!

А потом Плавт уехал. Ночью. Даже не попользовавшись Парсиевыми девочками. Попрощался с Геннадием и отбыл, наказав времени даром не терять и крошку-Марцию не разочаровывать. Потому что завтра Первый Фракийский сворачивает палатки и уходит в Августу. На зимние квартиры. А от Августы сюда — шесть дней пути.

— А у меня для тебя новость, — проговорила Марция, перебирая колечки волос на его груди.

— Какая же? — Ее нога лежала поперек его бедра, тяжелая, расслабленная, теплая. Локоны растрепались и наполовину закрыли лицо. Черепанов протянул руку и убрал их вверх. — Какая новость, плохая или хорошая?

— Не знаю. — Она отодвинулась, и волосы снова упали. — Отец мне мужа нашел… Ну, что ты молчишь?

— А я должен что-то сказать?

— Ты рад за меня? Или огорчен? Или сам хотел взять меня в жены? — Она игриво засмеялась. — Тогда скажи отцу. Он не посмеет тебе отказать: все знают, что ты — друг Аптуса. Хочешь?

— А ты хочешь? — Черепанова немного покоробило то, что не посмеют отказать не ему самому, а «другу Аптуса».

— Не хочу! — Она снова игриво засмеялась.

Геннадий молчал.

— Ты не думай, — быстро сказала Марция. — Не потому не хочу, что боюсь тебя. Все говорят: Череп, Череп, а я ведь знаю, какой ты. Совсем почти не страшный. Но ты не Венере принадлежишь — Марсу. А я не хочу в лагере жить. И еще хочу, чтобы муж мой со мной рядом был, и чтобы баловал меня он — хочу! А ты меня баловать не будешь. И жить с тобой трудно.

— Почему? — сухо спросил Геннадий.

— Потому что ты строгий. И суровый. К себе суровый и ко мне таким будешь. А я хочу, чтобы муж мой мягким был. Чтобы только приап у него твердый был, как у тебя.

— И кто он, этот твой жених? — нехотя поинтересовался подполковник.

— Племянник виноторговца из Реции. Виноторговец этот — бездетный. Дело свое племяннику передаст. Когда-нибудь. А пока тот отцу моему будет помогать. В гостинице.

— Хоть симпатичный? — Черепанов мрачно усмехнулся.

— Оч-чень! Молоденький такой, кудрявый, пухленький! Просто лапушка!