Римский орел

– Это издевательство, – ворчал Гонорий. – Назначить тебя последним из кентурионов. Вполне в духе Фракийца: швырнуть птицу со скалы и поглядеть, петух это или орел. Но все равно это неуважение. Ко мне. Я ведь за тебя поручился…

Наконец Черепанову это надоело.

– Да объясни ты толком, в чем дело? – потребовал он.

И Гонорий объяснил:

– Он дал тебе шестую кентурию десятой когорты, понял?

– Ну и что?

– Шестая кентурия – последняя в когорте, а десятая когорта – последняя в легионе. Следовательно, ты – последний из кентурионов. Но не в этом дело. В конце концов, они новобранцы. Никто не мешает тебе и твоим ребятам расти вверх. Тем более что в Первом Фракийском половина не выслужила и пяти лет. Хотя в большинстве они умелые и храбрые солдаты. Это был мой легион, Череп. Я служу в нем, вернее, служил, – поправился Гонорий, – с тех пор как Первый Фракийский получил аквилу. Я служил в нем принцепсом [91] , затем стал примипилом, когда Фракиец назначил Митрила Скорпиона префектом лагеря. Я знаю всех командиров в Первом Фракийском. Они отличные воины. Всех нас вышколил Максимин, а он умеет это делать. И легионеры в большинстве тоже отличные солдаты. Я знаю, чего стоят эти парни. Я ими командовал. Теперь на моем месте – Сервий Феррат. С ним у тебя проблем не будет. И с префектом Митрилом. А вот трибунлатиклавий Первого благородный Гай Петроний Магн… – Гонорий скривился. – Но ты с ним дела иметь не будешь. Твои командиры – Феррат и первый кентурион когорты. Петроний – это проблема Железного.

– Похоже, ты не очень-то любишь этого Петрония, – усмехнулся Черепанов. – Почему?

– Дерьмо патрицианское! Помесь хорька и обезьяны! – Плавт сплюнул. – Столько мне крови попортил, ты бы знал! Максимин его тоже не переносит. Но терпит. Не хочет лишний раз лаяться с Сенатом. Тем более за Первый Фракийский он спокоен. Это его собственный легион. Лично им вымуштрованный. Хотя идея была не Максиминова, а нашего мальчишки-императора.

Плавт почесал затылок.

– Ладно, я расскажу тебе. Тебе будет полезно знать, как делается политика в Риме. Потому что, клянусь тестикулами Приапа, я чувствую в тебе потенциал настоящего варварского рикса! – Тут Гонорий ухмыльнулся и хлопнул Черепанова по спине. – Не обижайся! Один такой, как ты, стоит дюжины толстожопых, полирующих скамьи сената! В общем, дело это давнее. Почти десять лет прошло. Ну да, десять. Вскоре после того, как прикончили эту распутную тварь Гелиогабала, Фракиец явился в Рим и заявил, что готов вернуться в армию и служить потомку Септимия Севера так же преданно, как и самому Септимию. Александр с мамашей оценили это. Император принял его и одарил. – Гонорий поморщился. – Но вместо войска отдал ему под начало толпу новобранцев и велел сделать из них боевой легион, тот самый, который теперь называется Первым Фракийским. Максимин согласился, у него не было выбора. А затем собрал всех нас, своих старых соратников, дал каждому по витису [92] и пояснил, что от нас требуется. Он трудился как бешеный. Фракиец. И заставлял трудиться всех. А если кто отлынивал или начинал бурчать… Ну, ты его уже знаешь немного. Если твоим зубам тесно во рту – скажи ему что-нибудь поперек. Фракиец давил всех, как давят виноград, но добился того, что Первый Фракийский стал лучшим легионом в империи. И тогда Август отдал Максимину еще два. Тоже из придунайских провинций. И на три четверти укомплектованных новобранцами, потому что их ветеранами укрепили Первый и Второй Парфянские. Отдал и велел сделать из мяса воинов. И Фракиец сделал. И мы разбили сопатку персам в Мидии и утерли нос сирийским любимчикам Александра. А потом этот сопляк приказал нам отступать, и холод на кавказских перевалах погубил больше людей, чем конница Ардашира в Мидии. Августу пришлось раскошелиться, чтобы удержать в повиновении легионы, пострадавшие из-за его трусости. В общем, потери были изрядные, и когда нас перебросили сюда, в Первый Фракийский пришлось снова вербовать прорву новичков. Зато Максимин оставил в нем лучших командиров. Меня, например. И мы кое-чему научили своих ребят. Выбили из них дерьмо. Почти все дерьмо. Даже последняя когорта совсем не так плоха. Первым кентурионом в ней толстяк Тит Квинтус. Хитрая бестия.

И всегда норовит хапнуть сверх положенного. Но дело знает. Я ему скажу, что ты – мой друг, и тебя он утеснять не станет. Не в командирах дело. Командиры у тебя хорошие. А вот солдаты… Я сказал: мы сделали солдат из всех этих дерьмовых землепашцев. Но немножко дерьма осталось. Вот его-то тебе и отдал Фракиец. Самую скверную кентурию. Самую позорную. Эти… – Тут Плавт в третий раз за последние полчаса разразился потоком ругательств.

– Слушай, говори ты толком! – потребовал озадаченный подполковник. – Они что, друг с другом совокупляются? Или проказой больны?

– Хуже, друг мой! Намного хуже, – Плавт остановился, одарил Черепанова мрачным взглядом и отчеканил: – В этой кентурии, в твоей кентурии, Череп, все – трусы. Все как один.

– Да? – Геннадий поглядел на друга. – Ну-ка поясни.

Плавт подумал немного, потом сказал: