Римский период, или Охота на вампира

– Едрена вошь! – сказал я ему, обозлившись. – Как быстро вы забываете, откуда бежали! Да, я там делал кино, у меня была машина, любовницы и аплодисменты зрителей. Ну и что? Разве ты не помнишь, что все это – в концлагере, что все это – развлечения заключенных? Я думаю, что и в Дахау кто-то имел свои привилегии, а назавтра шел вместе со всеми в газовую камеру…

Но он эмигрировал пять лет назад и уже все забыл…

16

Как случилось, что она привела Винсента к себе домой? В первый же день! Сразу после ужина в Домжуре! Ну хорошо – пусть не сразу, пусть они час гуляли по морозной Москве, и он уже перестал стращать ее этими ужасами вампиризма, а только восхищался хрустом снега под ногами, заснеженным Тверским бульваром, памятником Пушкину у кинотеатра «Россия» и памятником Маяковскому возле гостиницы «Пекин». И пусть он замерз так, что у него побелели щеки, а все уже было закрыто – и «София», и «Баку», и ресторан в гостинице «Пекин». Но даже если она привела его погреться к себе на Вторую Миусскую, в комнату, которую снимала за тридцать рублей в месяц, как случилось, что они тотчас же оказались в постели – вместо чая и без всяких предварительных слов, объятий, нежностей и поцелуев?

Впрочем, теперь, изнемогая от наслаждения, взлетая от пронзительного жара его плоти и падая в пропасти от остроты пульсации собственной ластуши, Елена, конечно, не думала об этом.

– Еще, еще!..

Господи, что с ней творится?!

– Рer favore, аncora!..

Да, вся ее чувственность и эротизм, запертые, оказывается, годами в панцире совкового бытия и забытые там, как потухший вулкан, вдруг хлынули наружу, изумляя ее саму обильными выбросами ее раскаленной магмы, бурным сотрясением всего ее тела и острым, неуемным вожделением нового извержения.

– Ancora! Ancora! Piu profondo!

– Come ti piace?

– E tanto buono! E merviglioso!

– Non fermare!

– Sprodami! Muoio! M’amazzi! Sfondatemi!

– Ancora! Ancora!

– Mi fai impazzire! Mi hai empito! Sono una fontana!

– Succhialo! Ingoialo! Piu profondo! E tanto buono!..[18]

Черт возьми, так вот почему эти итальянки столь крикливы и экспансивны! Еще бы – при таких мужчинах!..

Выпотрошенная, невесомая, никакая и абсолютно счастливая, она лежала, прижавшись к Винсенту своим тонким обессиленным телом. Где-то сбоку, на периферии ее сознания всплыла мысль о рапорте, который завтра утром нужно сдать Иванову, но она тут же лениво и небрежно, как муху, отмахнула эту мысль и шепнула Винсенту:

– Я мертвая. Можно, я признаюсь тебе кое в чем?

– Конечно. – Он гладил ее по голове и остренькому плечу.

– Мне двадцать шесть лет, но у меня никогда такого не было. Я даже не знала, что такое возможно. Конечно, я читала про это в книжках, особенно в ваших, итальянских. Но думала, что это вранье, литература. А теперь…

Он усмехнулся:

– Тебе понравилось?

– Не издевайся. Знаешь, даже когда я была замужем, я относилась к этому, как к мытью холодильника – ну, нужно сделать раз в месяц. А теперь… Ну-ка повернись! Повернись на живот!

– Зачем?

– Я хочу проверить, нет ли у тебя хвоста. Я думаю, ты дьявол.

– Конечно, я дьявол. Но лучше ты повернись на живот.

– Как? Опять? Нет, я не могу, я умру!..

17

– И сказал Господь Моисею: теперь увидишь ты, что Я сделаю с Фараоном: ибо настоянием сильным отпустит он их…