Римский период, или Охота на вампира

– Ну, то в древности! А в новой истории мы российским антисемитизмом обязаны французским писателям. Да, да! Сначала Шарль Фурье, Альфонс Тусснель и Анри Дрюмон, а следом за ними Бальзак, Золя и Анатоль Франс создали в литературе галерею самых отвратительных персонажей еврейской национальности – вспомните Гобсека у Бальзака и Гундермана у Золя. Причем антисемитизм этих писателей вырос на чисто французских проблемах – сначала республиканское правительство, где министром финансов был еврей Поль Бер, обанкротило католическую церковь, а потом, после поражения Франции во франко-прусской войне, в чем евреи уж никак не были виноваты, – французам просто нужно было на ком-то сорвать свое зло. И вот на этой французской литературе как раз и воспитывалось тогда все российское дворянство, и вместе с французским букварем дети русских дворян усваивали французский антисемитизм…

36

Вы когда-нибудь видели летнюю грозу в феврале? Чтобы теплый ливень сек оконное стекло, чтобы молнии белыми грифами раскалывали тучи над чернильным морем, чтобы гром трещал, как тысячи разом разрываемых простыней, и чтобы ветер гнал по пляжу взбитую пену прибоя, колотящего в берег многотонными волнами…

Я сижу за своей пишмашинкой в идиллии пустого зимнего итальянского курорта, о которой мечтали все русские писатели – от Достоевского и Гоголя до Максима Горького. Я сижу в маленькой комнатушке с полированным мраморным полом, с католическим распятием на стене и с односпальной кроватью под окном, выходящим на Средиземное море. На Средиземное море – каково, господа-товарищи? Моя походная электроплитка варит мне кофе в турке – настоящий колумбийский кофе, который утром мне в пыль смолол синьор Марио в «Mario Supermercato», а возле моих ног лежит полный таз мандаринов, которые тут дешевле грибов, – на Круглом, возле центрального римского вокзала, рынке их продают не поштучно и не килограммами, а – ведрами! Как яблоки на Украине!

Боже мой, неужели я сейчас будут писать что хочу – без цензуры, без оглядки на редакторов «Мосфильма» и Госкино? Витя Мережко, Эдик Володарский, Толя Гребнев, Валерий Фрид, Женя Григорьев, Валя Ежов, Вадик Трунин, Андрей Смирнов – вы даже не представляете, какой это, оказывается, кайф писать все, что душа желает! И где? В солнечно-лимонной Италии!

Горький, став миллионером на своей пролетарской литературе, поселился в Италии, на Капри.

Гоголь выклянчивал у своей мамы деньги, чтобы подольше сидеть в Риме и писать тут «Мертвые души».

Достоевский проживал тут все свои гонорары и выскабливал из издателей еще и еще – лишь бы во Флоренции и Венеции работать своего «Идиота».

Тургенев в Италии начал писать «Дворянское гнездо».

Пушкин рвался сюда, да что Пушкин – сам Александр Первый инкогнито срывался в Рим «оттянуться» на римских карнавалах!

А я – и не Пушкин, и не Гоголь, и даже не Витя Мережко – вырвался из СССР и сижу на курорте под Римом, и ХИАС дает мне 150 миль в месяц – это огромные деньги, это почти 130 долларов, – просто так дает, ни за что, или, точнее, только за то, что я еврей! Блин, вот, оказывается, сколько я стою! Они выкупили меня у ЦК КПСС или выменяли на зерно и бурильные станки и еще приплачивают мне, чтобы я пару месяцев отдыхал тут от СССР в ожидании въездной американской визы. Вот, оказывается, сколько я стою! Без своих фильмов, без вгиковского диплома, без ничего… А когда там, в СССР, я, автор семи художественных фильмов, попросил у Моссовета разрешения на московскую прописку – что мне сказали? Что комиссия старых большевиков при Моссовете, рассмотрев мое заявление, не сочла возможным удовлетворить мою просьбу. Не сочла…

Ну так пошли они в жопу, эти большевики!

Да, представляете, братцы, теперь я могу писать даже так и еще крепче – матом!

Но я не буду больше о них писать, не буду! Пусть их смоет дождем, пусть унесет их от меня как пену…

И даже о своих евреях я сегодня писать не буду, хватит публицистики!

Сегодня я буду писать о себе.

Потому что я – идеальный герой для фильма об эмиграции. Холостой сорокалетний еврей с немереным честолюбием и всеми остальными еврейскими комплексами. С сестрой, улетевшей из Вены в Израиль столь драматическим образом. (Даже когда я бежал за микроавтобусом, увозившим ее и Асю в израильский лагерь, рядом со мной бежал киношник и запоминал четко, как профессиональный убийца: вот так это надо снять в кино – изгиб дороги… крыша удаляющегося микроавтобуса… солнце слева, над лесом… и герой, который, бросив вещи, бежит за сестрой в потоке лакированных холодных машин…) А потом этот герой (в исполнении Ричарда Дрейфуса или Дастина Хоффмана, не меньше!) стирает свои носки в номере дешевого венского отельчика и варит курицу на походной электроплитке… И делает по утрам зарядку возле ежеминутно громыхающего сортира… И на трамвайных остановках засматривается на отмытых и откормленных австрийских девчонок в надежде увидеть в их глазах тот знакомый ёкающий сигнал готовности, который он так часто ловил в глазах московских див…