Римский трибун

Большой зал Капитолийского дворца, с обитыми красной тканью стенами, был заполнен до отказа. Перед сооруженным за ночь высоким помостом расположились на скамьях члены совета «добрых мужей», синдики, консулы цехов и другие должностные лица республики. Дальше до самых дверей теснились, стоя, горожане. Среди собравшихся слышались нетерпеливые возгласы:

— Чего ждут? Почему не начинают суда? На Patibolо уже все готово к казни!

Наконец шум в зале стих. На помосте появился Кола ди Риенцо в длинной судейской мантии, с серебряным скипетром в руках.

Он напомнил о законе, принятом двадцатого мая в день установления народной власти. По этому закону каждый, кто покушался на жизнь свободных римских граждан, подлежал смертной казни. Затем трибун рассказал о ночном нападении у моста Святой Марии, о признании схваченного им наемного убийцы и перечислил имена баронов — организаторов покушения. По его знаку солдаты вывели на помост закованного в цепи бандита. Тот поклялся на Библии и подтвердил, что все сказанное трибуном истинная правда.

— Смерть! Смерть баронам-убийцам! — раздавались негодующие крики.

— Под топор! На виселицу изменников! — неслось из дальних концов зала, где толпились простолюдины.

Кола ди Риенцо выждал, когда гомон стих, и вновь обратился к собравшимся.

— Учитывая чистосердечное раскаяние наемного убийцы, полностью признавшего вину, — громко сказал он, — я предлагаю заменить ему смертную казнь пожизненным изгнанием из пределов Римской республики.

Горожане единодушно выразили согласие поднятием правой руки. Тогда трибун сообщил о просьбе многие уважаемых граждан пощадить и других раскаявшихся заговорщиков. Поведав о ночных визитах, о настоятельных советах духовных лиц и послов дружественных государств, он призвал собрание быть снисходительным к подсудимым, если они дадут публичную клятву повиноваться в будущем народу.

Потом под конвоем ввели арестованных баронов. Они были одеты в черное, без всяких знаков отличия. Еще накануне вечером им было зачитано обвинение в организации заговора и покушении на жизнь трибуна. Ночью их как обреченных на смерть исповедовали и причастили монахи-минориты.

Увидев обитый красной тканью зал, суровые лица горожан и подкупленного ими наемника, понуро стоявшего в кандалах перед Колой, бароны потеряли последнюю надежду и стали умолять собрание о помиловании, Они раскаивались в содеянном и клялись всеми святыми никогда больше не замышлять зла против республики.

Забыв о знатности рода, бывший сенатор Пьетро ди Агабито, бароны Орсо Орсини, Франческо Савелли и сыновья Аннибалдески опустились на колени и со слезами просили о пощаде. Лишь Стефано Колонна сохранил присутствие духа. Закрыв лицо руками, девяностолетний старик молча стоял среди рыдающих и кающихся грандов.

Кола ди Риенцо, мучимый противоречивыми чувствами, хмуро смотрел на поверженных синьоров. Зрелище унижения врагов, еще недавно считавшихся всесильными, не приносило радости. Напротив, в этот миг он больше, чем кто-либо, понимал нелепость своего положения. Бароны были у него в руках, можно было легко избавиться от них, а вместо этого ему пришлось самому упрашивать собрание о снисхождении к ним.

Трибун до боли в руке сжал скипетр и, подняв его над головой, шагнул к грандам.

— Народ и мы согласны простить вас, — громко сказал он. — Мы не будем считать вас врагами и еще раз окажем вам доверие. Но страшитесь, если в будущем нам придется раскаяться в своем великодушии!

Опозоренным заговорщикам оставалось только благодарить за милость.

Через день в Капитолийской церкви бароны вновь принесли присягу верно служить римскому народу.

* * *

Небольшая ладья с высоко приподнятой над водою кормой и крутым носом легко скользила вдоль скалистого берега по голубой глади Неаполитанского залива. Десяток дюжих гребцов неторопливо работали веслами. Стоял почти полный штиль. На корме под широким цветным зонтом негромко беседовали архиепископ неаполитанский Джованни Орсини, его двоюродный брат, глава дома Орсини барон Ринальдо и папский легат кардинал Бертран де До.

Хотя каждому из них было под шестьдесят, выглядели они по-разному. Изборожденное морщинами худосочное лицо и седые волосы, видневшиеся из-под красной кардинальской шапочки, сильно старили папского легата. Оба Орсини, напротив, казались намного моложе своих лет. Особенно архиепископ. Глядя на его пышущие здоровьем щеки, ему можно было дать не больше пятидесяти.

— Жаль, мне осталось недолго пользоваться вашим гостеприимством, — вздохнул папский легат. — Сегодня от его святейшества пришло письмо. Придется ехать в Рим.

— Ах да, Риенцо, — понимающе кивнул архиепископ, — справиться с ним нелегко.

— После неудачи с нашим заговором никто не решается рисковать, — с хмурым видом произнес барон. — Угроза трибуна на многих подействовала. Все забились в свои замки и не осмеливаются высунуть оттуда носа.

— Но вы-то? Неужели и вы готовы забыть позорное судилище? — Кардинал испытующе посмотрел на Ринальдо. — Об унизительной комедии говорят теперь не только в Италии.