Римское дело комиссара Сартори

Они прошли через створки огромных дверей, пришедших в упадок, и начали подниматься по лестнице из белого камня с изношенными от времени ступеньками. Маленькая лампочка без абажура разрывала тьму. На стенах были заметны контуры выцветшей от времени буколики.

После двух пролетов лестницы трое мужчин очутились в обширной полутемной прихожей, обставленной старинной пыльной мебелью.

— Прошу вас, синьоры, следуйте за мной.

Управляющий пошел дальше. Они пересекли большую тихую комнату со стенами, покрытыми гобеленом и большими мрачными картинами. Экскурсия завершилась в гостиной с позолоченной мебелью, со средневековыми доспехами по углам и с громадными китайскими вазами, полными цветов. Атмосфера в этом старинном доме была удручающей.

— Пожалуйста, проходите. Я доложу о вашем визите монсеньору.

Управляющий двинулся, но комиссар знаком остановил его.

— Да, послушайте! Я бы хотел поговорить с синьориной Соларис.

Радико развернулся вокруг невидимой оси и посмотрел на полицейского без всякого выражения на лице.

— С синьориной Мариной? — отчетливо произнес он, почти не двигая губами. — Ее нет.

— А где же она?

— В Риме, уже несколько дней.

— Но она живет здесь?

— Да, а сейчас занимается в университете, и я не знаю. Пойду навещу монсеньора. Извините, я на минутку.

Радико вышел, щелкнув каблуками. Корона принялся рассматривать живописного воина на старом, большей частью испорченном от времени холсте в позолоченной раме.

Монсеньор

Он был высокий и худой, даже тощий, неопределенных лет (ближе к шестидесяти, чем к пятидесяти), однако в нем чувствовалась физическая сила, и в выверенных жестах, и в открытом прямом взгляде. Сложенные вместе руки напоминали руки фехтовальщика; возможно, они переданы ему по наследству от какого-нибудь кавалера из прошлых поколений. На нем были бумазейные брюки и черный свитер.

Когда монсеньор переступил порог, то направился прямо к комиссару, словно решил напасть на него. Но ограничился лишь тем, что остановился перед ним и произнес холодным как сталь голосом:

— Добрый вечер. Вы спрашивали меня?

Он даже на мгновение не сомневался, что обращается к комиссару, а не к кому-нибудь другому, хотя бригадир и одет более прилично, и внешне ничем не отличался. Управляющий остался на пороге.

— Я бы хотел поговорить с вами, монсеньор, — проговорил Сартори. — Конфиденциально, если вы не возражаете.

Не поворачиваясь, монсеньор сделал знак, и Радико вышел, бесшумно закрыв за собой массивную потрескавшуюся дверь.

— Прошу, присаживайтесь.

Все трое уселись в удобные кресла с черно-белой полосатой обивкой. Священник положил ногу на ногу и закурил длинную тонкую сигарету. В его одежде и поведении не было ничего от священника. Он напоминал мелкого помещика из деревни, привыкшего приказывать и видеть повиновение.

— Говорите, комиссар.

Так как фраза осталась незаконченной, полицейский поспешил добавить:

— …Сартори.

— Ах, да! — воскликнул монсеньор Соларис. — Ваше имя для меня не ново. Вы были у моей невестки, в Риме.

Его тон был твердым, обвиняющим, бледные и холодные глаза угрожающе сузились.

— Действительно.

— Я должен сказать вам, доктор Сартори, что не одобряю вашего поведения, — продолжал монсеньор Соларис. — Расспрашивая жену моего брата, вы позволили инсинуации о морали ее мужа.

— Минуточку, монсеньор, — оборвал его Сартори, сжав зубы. — Хотя вы служите в Ватикане, это не означает, что можете давать рекомендации по моей работе. Повышайте голос в стенах вашей маленькой империи. Но за ее пределами вы должны подчиняться законам Итальянской Республики, как и другие граждане. То же самое можно сказать и о членах вашей семьи.

— Полно, полно! — попытался успокоить его священник, который понял, что зашел слишком далеко. — Я не хотел.

— Нет уж, монсеньор Соларис. Вы хотели и вы сказали. Не только сказали, но и заставили вмешаться одного из ваших депутатов, чтобы помешать расследованию уголовного дела, которое в дальнейшем может вылиться в серию преступлений. Вы, конечно, одобрить такое не можете. По крайней мере, я надеюсь!..

— Комиссар, вы меня оскорбляете! — выкрикнул монсеньор Соларис.

— Тогда старайтесь не оскорблять работников полиции. Я нахожусь здесь в силу моих служебных обязанностей и пытаюсь пролить свет на исчезновение одной танцовщицы из ночного клуба, одно время находившейся в вашем подчинении.

— Не в моем подчинении, — уточнил монсеньор Соларис, — а моего брата Томмазо.

— Согласен, в подчинении вашего брата Томмазо. Это педантство. Она служила вашей семье, и поэтому вы обязаны дать полиции показания, которые могут способствовать решению этого дела. Вам следовало бы оценить тот факт, что я сам пришел сюда, а не пригласил вас в свой кабинет. Но если вы предпочитаете.

— Ладно, комиссар, успокойтесь! — прервал его монсеньор примирительным тоном. — Извините меня. Просто я нервный человек. Все мы нервные в этой семье. Эта девушка сведет нас с ума.

— Катерина?