Ринг за колючей проволокой

– Привыкай, джигит, к порядкам, – сказал Каримов. – Всполошились звери. Значит, кто-то из наших бежал.

«Ого, – подумал Андрей, – это здорово!»

Узников строем погнали на аппель-плац – центральную площадь концлагеря. Через полчаса ее заполнили десятки тысяч людей – все невольники Бухенвальда. Они стояли побарачно. Старосты и блокфюреры застыли у своих колонн.

– Внимание! Внимание! – репродукторы разнесли картавый голос рапортфюрера. – Комендант концентрационного лагеря Бухенвальд штандартенфюрер Пистер доводит до сведения всех заключенных следующее: вчера какие-то негодяи выкрали из эсэсовского свинарника породистую свинку, завезенную из Бельгии. Приметы свинки: толстая, розовая, кончик хвоста черный и небольшое пятно на лбу.

Волна оживления прошла по рядам узников. Пархоменко выругался:

– Бандюги нашкодили, а нам отдуваться…

Староста концлагеря Иосиф Олесс, стоявший перед самой трибуной рапортфюрера, мысленно перебирал участников пиршества. Кто же из них продал?

– Комендант концентрационного лагеря Бухенвальд штандартенфюрер Пистер, – продолжал рапортфюрер, – приказывает: немедленно выдать негодяев. В противном случае весь лагерь будет подвергнут наказанию. Срок для размышления – два часа.

Туман медленно рассеивался. Рапортфюрер уже дважды назначал срок выдачи похитителей свинки, и оба раза узники, стоявшие на площади, отвечали молчанием. В лагерь ввели подразделение эсэсовцев из дивизии охраны. Начался массовый обыск.

К полдню люди уже выбивались из сил. Они уже восьмой час стоят на площади с обнаженными головами. То здесь, то там слышится стук падающего тела. Поднимать упавших не разрешают. Их тут же оттаскивают на левый фланг, где складывают на тачки и отвозят в крематорий.

К четырем часам дня были объявлены результаты повального обыска:

– В двенадцатом блоке, в котором по случаю ремонта никто не проживает, обнаружена шкура, внутренности и кости свинки, – картавит рапортфюрер, – негодяи успели сожрать несчастную…

В дальнем конце площади в колонне двадцать третьего блока Косолапый Пауль и Маленький Шульц сжались в смертельном страхе.

У Иосифа Олесса похолодело в груди. Все улики против него! И он мысленно почувствовал на своей шее прикосновение веревочной петли… Сто чертей! Олесс, решившись, подозвал к себе дежурного офицера. Вдвоем они направились в канцелярию, в комнату рапортфюрера.

Через несколько минут прозвучал отбой тревоги и узников распустили по своим блокам.

А к вечеру репродукторы передали приказ нового коменданта Бухенвальда: криминальные заключенные Косолапый Пауль и Маленький Шульц, совершившие нападение на свинарник, приговорены к смертной казни. Приговор приведен в исполнение. Иосиф Олесс отстранен от должности старосты концлагеря и получил десять суток строгого карцера. Старостой Бухенвальда назначен политический заключенный Ганс Эйден.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ

Наступил солнечный ноябрь. Теплые погожие дни. Высоко в синем небе летят на юг стаи птиц.

Заключенные провожают их тоскливыми взглядами.

– А у нас сейчас аисты улетают, – задумчиво говорит Каримов. – Умная птица аист…

Ферганец вместе с Андреем неторопливо шагает вдоль колючей проволоки, по аллее, отведенной для «прогулок». Парами и небольшими группами прохаживаются по аллее заключенные. Сегодня воскресенье – «короткий день». Узники имеют возможность час-полтора подышать свежим воздухом, побыть наедине или встретиться с друзьями.

У Андрея с Батыром деловая встреча. Ферганец уже вторую неделю, по решению центра, живет в бараке, где размещены советские военнопленные азиатских национальностей: узбеки, таджики, киргизы, туркмены, казахи, татары.

– Придется тебе, Андрей, перед праздником не поспать, – Каримов говорит по-узбекски, – и послушать ташкентское радио. Я пока опасаюсь отлучаться в ночное время. Возможно, за мной установлена слежка. Принимай, старайся записывать все. Любая мелочь играет роль… А записи передашь чеху Владиславу.

– Этому полицаю? – Андрей даже остановился от удивления.

– Иди спокойно, не привлекай внимания, – голос Каримова звучит ровно и повелительно. – Владислав коммунист. И форму полицая носит по заданию центра. Записи отдашь ему.

– Слушаюсь.

И они разошлись.

«Вот это настоящее задание! – у Андрея радостно бьется сердце. Он будет слушать Родину! Москву, Ташкент!»

Но, придя в блок, Андрей спохватился: «А чем записывать? Где бумага? Карандаш?»

Он вернулся на аллею. Каримова нигде не видно. Ушел. «Эх, растяпа, – мысленно корил себя Андрей, – нюни распустил, а спросить о главном забыл…»

У входа в барак его поджидал Бунцоль.

– Где ты шляешься? Кто за тебя убирать будет? Опять в моей комнате грязно!

Бурзенко взглянул на старосту, взял швабру и направился в его каморку:

– Хватит орать-то…

Но в каморке Бунцоль преобразился. Он положил свою широкую ладонь на плечо Андрея:

– Будить тебя не буду. Как только сменятся караулы и эсэсовцы прокричат «хайль», приходи, – говорил он по-немецки.

– Хорошо.

– А сейчас иди отдыхать. – Бунцоль забрал у него швабру. – Я и сам наведу порядок.