– Когда придет время, ваш батальон в составе бригады будет штурмовать здесь. – Иван Иванович провел указательным пальцем по проволочным ограждениям между больницей и главным входом. – А сейчас каждый из вас обязан детально изучить место будущего боя. Так, чтобы любой камень и кустик были знакомы. Ищите места наиболее удобные для прорыва колючей проволоки, готовьте постепенно людей.
Совещание командиров длилось недолго, но Андрей был готов сидеть здесь целую вечность. Подполковник на прощание каждому крепко пожал руку, сказал несколько теплых слов.
Боксеру он сказал:
– Андрей, останься, ты мне нужен.
Когда все ушли, Иван Иванович осуждающе досмотрел на Бурзенко:
– Ты что там воду мутишь?
– А что я, хуже всех? – не удержался Андрей. – Вы вот к бою готовитесь. Оружие, карты… А я? Почему не включаете меня? Не доверяете?..
– Мы надеемся на тебя, – подполковник немного помолчал. – Ты выступаешь на ринге…
– Да что бокс? Ни вы, ни Левшенков, никто из вас не ходит смотреть на бои. Думаете, я не вижу?
– Ничего ты не видишь, – в голосе Ивана Ивановича послышались суровые нотки. – Ничего не знаешь. Это военная тайна. Но я тебе верю и поэтому скажу то, что не обязан говорить. Так знай, когда идут боксерские состязания, большинство уголовников и всякая другая мразь толпятся возле ринга. Это нам как раз и нужно. Пока, идет боксерский поединок, вот эти самые командиры проводят занятия со своими бойцами. Теперь ясно, для чего нужен бокс?
Андрей был поражен. Как же он сам об этом не догадался? Мысли о побеге сразу стали ничтожными… Какой же он дурак!
– Простите меня, Иван Иванович, – Андрей виновато опустил голову.
– То-то, брат! – Иван Иванович проводил его к двери. – Есть у меня к тебе просьба…
– Просьба?
– Ты в последнее время слишком быстро заканчиваешь бои. Растягивай время. Нам каждая минута дорога.
– Есть! – Андрей счастливо улыбается и козыряет подполковнику.
Под вечер в барак из соседнего блока пришел Роман Крипиневич, польский коммунист, которого Андрей не раз встречал у Левшенкова.
– Андрей, ходи на минутку, – позвал Роман. Он был чем-то взволнован. – Надо бить морду. Крепко бить!
– Кому? Что случилось?
Роман рассказал, что у них в блоке появился новый заключенный, бывший каратель. Он откровенно хвастает тем, что вешал русских партизан, жег их дома, насиловал партизанок.
– Когда я сказал ему: «Ты, пся крев, за это ответишь перед русскими», – он бросился на меня и пытался задушить.
Вместе с Андреем в польский барак пошли летчик Алексей Мищенко, который на нарах занимал место погибшего Каримова, и сибиряк Григорий Екимов.
Каратель – рослый, длиннорукий, с сильно выступающей нижней челюстью, – увидав Романа, оскалился, обнажая редкие крупные зубы:
– Пришел, большевистская холера!
Роман не остался в долгу и ответил на оскорбление.
Негодяй соскочил с нар и двинулся к Роману. Не подозревая, что рядом с ним стоят русские, он начал, ругаясь, грозить, что сейчас расправится с польским коммунистом так же, как расправлялся с русскими партизанами и партизанками.
– Тут тебе не Россия, тут мы хозяева! А тебя, Роман Крипеневич, холера большевистская, задушу, как котенка!
Андрей преградил путь карателю. Тот зарычал:
– Отступись!
Рядом с Бурзенко встали Алексей и Григорий.
– Мы – русские партизаны.
Тот от неожиданности оторопел. Потом круто повернулся и бросился к окну.
Добежать он не успел. Его перехватил Алексей Мищенко. Каратель брыкался, купался, визжал. Ему скрутили руки, выволокли в умывальню и сунули головой в цементную ванну для мытья ног…
Трое русских пленников действовали молча, решительно. Они ни о чем не договаривались. Все вышло как бы само собой. Гнев и ненависть, переполнявшие их души, вырвались наружу. Этот случай сразу сблизил Андрея с новичком летчиком Алексеем Мищенко и сибиряком-коммунистом Григорием Екимовым.
В ту же ночь, лежа на жестком матрасе, Алексей Мищенко показал Андрею самодельную записную книжку:
– Веду учет раздавленным гадам. Ты не знаешь, как звали карателя?
– Нет, не знаю…
– Надо у Романа спросить.
Бурзенко перелистал страницы, исписанные карандашом, прочитал фамилии предателей и вернул книжку владельцу.
– Где же ты их ухлопал?
Мищенко ответил спокойным шепотом:
– Здесь, в Бухенвальде. В карантинном блоке и Малом лагере.
Бурзенко тоже был в Малом лагере, там у него много знакомых.
– Ты в каком блоке жил?
– В пятьдесят шестом, – ответил Мищенко. – А ты?