Ринго Старр

Ринго, внутренне не понимавший Йоко — как и сотни других музыкантов, у которых спрашивали мнение о ней, — помогал ей устраивать поспешно организованный « Water Event»в Everton Museum of Artштата Нью–Йорк, который должен был продолжаться три недели, начиная с 9 октября 1971 года, дня рождения ее супруга. Зеленый пластиковый пакет Старра, наполненный прозрачной жидкостью, располагался среди паровых двигателей, пробирок, исписанной бумаги, резервуаров с рыбой и прочих банальных вещиц в таком духе (не считая туалета, где во время слива воды в унитазе включалась « Working Class Hero»),занимавших три зала. Для Ринго и прочих гостей, не слишком разбиравшихся в искусстве, кульминацией события стала вечеринка, устроенная Джоном после предварительного просмотра, на которой — включая Фила Спектора, бывшего душой компании и вещавшего с импровизированного подиума — все присутствовавшие орали старые рок–н-ролльные шлягеры вперемежку с битловскими номерами (не обошлось и без «Yellow Submarine»,где Ринго постоянно путал слова), а также, в отсутствие авторов, включали в программу хиты Харрисона и Маккартни.

После ток–шоу на ITV,вышедшего в эфир месяцем ранее, Джон пересек Атлантику и, находясь под угрозой депортации из–за пристрастия к наркотикам, прибыл в Штаты на постоянное проживание. В его планы на последние месяцы в Британии входило написать и спродюсировать «Four Nights In Moscow»и выпустить ее на первом сольном сингле Ринго. Старр, однако, решил перестать быть «вассалом» Леннона, каким он был во времена «The Beatles»,заявляя: «с чем мне нужно бороться, так это со сложившимся представлением обо мне как о «забитом», бессловесном барабанщике. И это очень трудная борьба».

Барабанщиков настолько сильно ассоциируют с их совсем не мелодичным инструментом позади сцены, что мало кто может представить их серьезными композиторами — да и просто заслуживающими внимания музыкантами, — наивно полагая, что на барабанах может долбить каждый дурак. Типичной жертвой подобного заблуждения был Джим Маккарти из «The Yardbirds»,который, несмотря на то что был не только соавтором наиболее удачных песен группы, но и сформировал впоследствии «Renaissance»и ряд других, менее знаменитых, но столь же интересных команд, страдал от того, что на него повесили ярлык неисправимого «отбойного молотка от ритм–энд–блюза», пока в восьмидесятых годах его не назвали одним из колоссов музыки нью–эйдж, признав, что многие из его композиций были столь же новаторскими, как в свое время произведения «Yardbirds»/«Renaissance».Большинство же других талантов, восседавших за барабанной установкой, так и не было признано — к ним можно отнести Спиди Кина из «Thunderclap Newman»,Дэвида Эссекса и героя последних дней Mersey Beatкомика Расса Эбботта.

Вместо «Four Nights In Moscow»Ринго решил стряхнуть пыль с «It Don't Come Easy»,которая была самой коммерчески успешной из написанных им композиций — возможно, я говорю это потому, что эту песню как–то раз заказали в одном из столичных концертных залов, в котором я выступал с квартетом под названием «Turnpike»в начале семидесятых. Имея самое отдаленное понятие о тексте «It Don't Come Easy»,большую его часть я сочинял на ходу. В любом случае вымученные слоганизированные стихи Ринго не имели такой художественной ценности, как музыкальная сторона композиции: предваряющее жужжание тарелки, предложенное Спектором; звенящие гитарные арпеджио Харрисона, насыщенная духовая секция; тамбурин Мэла Эванса на фоне размеренных ударов Формана и Старра; бэк–вокальные гармонии в духе госпел; и неторопливая печальная мелодия, которую вполне мог насвистывать молочник во время утреннего обхода.