Рис

Озираясь, Ци Юнь миновала пространный ухоженный сад. На верандах возились с какими-то свертками люди. Тот самый «товар»? Не сумев ничего рассмотреть – да и не было времени и интереса – Ци Юнь через узкий, забитый снующей прислугой проход, только вышла на внутренний двор, как у самого уха раздался винтовочный выстрел. Ци Юнь аж подпрыгнула. С дерева слез приодетый в заморский костюмчик мальчишка, наставил ружье и, мотая стволом, заорал:

– Настоящее! Мигом убью, если будешь меня задирать.

Сын от первого брака почтенного Лю, догадалась Ци Юнь. Приложив руки к сердцу, она затрясла головой:

– Молодой господин, вы до смерти меня напугали. Осмелюсь ли вас задирать?

У колодца и вправду стирала Чжи Юнь. За прошедшие месяцы тело ее отощало, усохло, увяло. Волосы – видно, уже много дней не свивались в пучок – ниспадали на шею клоками. Мыльная пена по локти окутала руки, но на обоих запястьях – Ци Юнь разглядела зеленые искорки. Вот и браслетик. Увидев сестру, Чжи Юнь выронила деревянную скалку.

– Явилась меня повидать? Я ведь знала, придешь.

У Чжи Юнь покраснели глаза. Она было коснулась предплечья Ци Юнь, но заметив враждебность на темном лице, устремленный ей на руку взгляд, лишь, потупив глаза, покрутила браслет на запястье:

– Так ты не ко мне, за браслетом пришла?

– Ты мне всё толковала, Шестой госпожою проснешься. Стираешь сама? – бросив взгляд на бадью с разноцветным бельем, Ци Юнь села на край небольшого колодца.

– Да я... иногда. Здесь всё шелк. Его разве служанке доверишь?

– Всё тщишься лицо сохранить, – ухмыльнулась Ци Юнь. – Сколько раз я тебе говорила, не твой удел быть госпожой: продешевила себя и для всех теперь будешь дешевкой. Давно я тебя убеждала, не верь досточтимому: зверь он в одежде людской. С ним тебе легкой жизни не будет.

Чжи Юнь, не ответив, уселась на корточки и, подобрав деревянную скалку, снова взялась колотить по белью, показавшись Ци Юнь куда более тощей и слабой. Вдруг, приподняв вверх лицо, Чжи Юнь робко спросила:

– С У Лун’ом ты как?

– Помолчала бы: слышать о нем могу. Вы ввели его в дом, а теперь мне мученье. Всю жизнь изломали.

– Мне снится порой, как он рис в мое лоно всыпает, – Чжи Юнь искривила в печальной усмешке иссохшие губы. – В башке столько дикий вещей у него.

– Замолчишь или нет? – с отвращеньем вскричала Ци Юнь и, струхнув, огляделась вокруг.

Задний двор был безлюден. Давно облетели пионы в большом цветнике, под которым, по слухам, таился забитый оружием склад – баснословный источник убийств и насилия. Вспомнив о смертоубийствах на улицах, трупы во рву, Ци Юнь, спрыгнув с колодца, присела на корточки.

– Днями торчишь здесь в саду, не боишься? Сколько людей господин умертвил, еще больше обидел. Рано ли поздно случится чего.

– Чай мужское, не бабское дело, – достав из колодца ведро, Чжи Юнь вылила воду в бадью. – Что ж про сына не спросишь? Почтенный, вот счастье, так любит его. Мамкам настрого всем наказал, чтобы рос белокожим да гладким. В саду все-все-все без ума от него. Ну а имя нашли – Бао Ю[25]. Необычное имя. Надежда одна у меня – подрастет, вот тогда заживу...

– Ой, навряд ли, – Ци Юнь одурело глазела на мыльные руки Чжи Юнь.

В сердце дрогнула нить состраданья:

– Дурёха. Всё будешь терпеть и сносить, пока чадо не вырастет?

Взбив пальцем лохмы сестры, Ци Юнь стала сплетать их в пучок на затылке. За этим занятьем всю душу её охватила печаль. Ци Юнь тихо заплакала:

– Как ты да я, две сестры, до такого дошли? Бедолаги мы обе. Браслет. Да на что мне браслет? Перед кем красоваться? Коль мать нам оставила, так и носи, если хочешь.

Ци Юнь, стиснув зубы, тащилась по улице. «Сонмы надежд пошли прахом», оставив в душе только горечь и муку. Сестра на прощанье всучила ей полный орешков и тыквенных семечек белый платок – Чжи Юнь так их любила, Ци Юнь же терпеть не могла – и теперь, пробираясь по узким проулкам, Ци Юнь осыпала дарованным лакомством грязные камни. Выйдя на пристань, к стремительным водам реки Ци Юнь мяла в руках пустой белый платок.

У реки промышляла ватага бездельников, зорко следивших за теми, кто топчется возле воды. Если кто-то вдруг прыгал с причала, его доставали, тащили к родным, вымогая с них деньги на выпивку. В тот летний вечер в стремнину упала худая, одетая в синее платье девица. Лишь белый платок, словно птица, взлетел над рекой. Пригубив, как положено, крепкого пойла, пьянчуги рванули за ней, извлекли из воды, водрузили кому-то на спину, чтоб бегал, покуда речная вода не пойдет у ней ртом, окропляя брусчатку.

– Я знаю её! – закричал вдруг один, осмотрев посиневшее в капельках влаги лицо. – Это младшая барышня с улицы Каменщиков. Из лабаза Большого Гуся.

Глава VIII