Rise (СИ)

— А ты береги себя. И напиши мне потом, как все прошло, ладно?

Я кивнул и подумал о том, что Амелия тоже просила писать ей. С каждым днем проблем становилось все больше.

Алекс ушел, а я все-таки позавтракал и затем позвал Тинки, чтобы он переместил меня в комнату. Нужно было отдохнуть, собрать вещи и привести свои мысли в порядок.

Коридоры уже опустели, и стало совсем тихо. Интересно, а профессорам больше нравилось учебное время или каникулы? Я готов был поспорить, что постоянный шум, разгильдяйство некоторых студентов и постоянная необходимость что-то объяснять их утомляли, но тишина заставляла скучать по более насыщенным и оживленным дням.

Оказавшись рядом с лабораторией Грейнджер, где я провел столько интересных вечеров, я попросил Тинки отлевитировать меня к двери. Из помещения доносились глухие звуки, похоже, хозяйка этого кабинета была там. Я занес руку, чтобы постучаться и войти, но в самый последний момент остановился. Нет, уж лучше в поезде, когда пространство между нами будет ограничено небольшим купе. Тогда мне некуда будет бежать, и я скажу, наконец, что мне очень жаль.

В слизеринской гостиной сидели только два младшекурсника, а комната была пуста. Похоже, Райт тоже уехал на каникулы. Я вспомнил письма, присланные его матерью, и содрогнулся. Нелегко ему, наверное, возвращаться домой.

На кровати меня ждала записка.

— Тинки, ты это положил сюда? — спросил я, указывая на пергамент.

— Нет, хозяин Драко, — энергично замотал головой он. — Я ничего не делал, только ждал, когда вы меня позовете. Хотите, Тинки узнает, кто принес записку?

— Не надо, — сказал я и развернул листок.

Малфой!

Повозка в Хогсмид будет ждать тебя у Главного входа в десять вечера. Встретимся уже на платформе.

Не опаздывай.

Г.Г.

Хотел бы я узнать, почему Грейнджер не захотела ехать со мной до Хогсмида, но этот вопрос, как все остальные слова, стоило поберечь до вечера.

*

Вечером пошел снег. Ветер тихонько завывал, качая голые ветви деревьев. Все вокруг казалось серым, унылым и печальным. Будто все краски и тепло исчезли из этого мира. Усевшись в повозку, запряженную двумя мрачными фестралами, я поплотнее закутался в шарф. Тинки сел рядом со мной и всю дорогу прижимался ко мне, вздрагивая от малейшего шороха и шума. Его большие глаза смотрели в темноту, практически не моргая. И мое настроение было таким же, как и этот холодный зимний вечер.

Грейнджер уже стояла на платформе. На ней было надето черное пальто с отороченном мехом капюшоном, но, похоже, ей тоже было холодно, судя по тому, как она стояла, приподняв плечи и спрятав руки в карманы. Тинки переместил меня прямо к ней, а сам тихонько встал позади моего кресла.

— Не захотела ехать со мной в одной повозке, потому что невыносима моя компания, или просто дела были? — задал я ей один из интересующих меня вопросов.

— Дела, — коротко ответила она.

— Тебе холодно? — снова спросил я.

— Да, немного.

— Хочешь мой шарф?

— Нет, спасибо, — отказалась она. По ее тону никак нельзя было понять, в каком она пребывала настроении.

Я замолчал. Грейнджер тоже не спешила с разговорами. Так мы и простояли до прихода поезда.

Оказавшись в купе, мы все так же молча сели друг напротив друга. Здесь было тепло и комфортно, так что мы сняли верхнюю одежду. Я сделал вид, что смотрю в окно, а сам постоянно поглядывал на Грейнджер.

Гермиона отряхнула свое пальто от снежинок и подняла руку к волосам, чтобы поправить прическу. Рукав ее синего свитера поднялся почти до локтя, и я заметил огромный лиловый синяк у нее на предплечье.

— Откуда это у тебя? — спросил я, нарушая неуютную тишину.

Она повернула голову и посмотрела на меня оценивающе.

— Доспехи неожиданно упали, — сказала она и, заметив удивление и недоумение на моем лице, пояснила: — Вчера после бала я обходила коридоры, и один из доспехов неожиданно начал падать прямо на меня. Я рефлекторно выставила руку, вот и результат.

— Доспехи сами по себе не падают, — заметил я.

— Наверное, кто-то из студентов или Пивз так пошутили, — пожала она плечами.

— Плохая шутка, — сказал я. — Возможно, стоило поискать виновного?

— Мелочи, — отмахнулась она.

— Я бы так не сказал. А почему не пошла к Помфри? — задал я еще один вопрос.

— Само пройдет. Травма незначительная. И может, закончим этот допрос?

— Извини, — стушевался я. Шумно вздохнув, я добавил: — И не только за это. За всю эту неделю. Я знаю, что вел себя как… — каждое слово давалось с большим трудом, подобрать нужное определение оказалось сложно.

— Как дикобраз, — закончила Грейнджер за меня. — Они тоже ранят, как только чувствуют малейший страх за себя. В этом ты не меняешься.

— Пусть будет дикобраз, — согласился я. — Так что, простишь?

— Да, — сказала она. — Я понимаю, что тебе трудно, пусть и не могу прочувствовать все твое положение. Но я чувствую ответственность перед тобой и тоже волнуюсь за тебя.

— Потому и поехала вместе со мной поездом?

— Мы вроде бы договорились, что допрос закончен, — сказала она.

— Ладно, — согласился я, стараясь скрыть разочарование в голосе. А что я вообще хотел от нее услышать?