Риша решает!

Смотрю на вывеску омерзительного зеленого цвета, на которой псевдонеоном выведено самое оригинальное название для кальянной – «Мята». Когда-то здесь был продуктовый магазин, где мы с Владом и Лесей покупали мороженое, чтобы ее бабушка сделала нам гляссе. С губ срывается облачко пара, и я спускаюсь по бетонным ступеням в подвальное помещение. Хорошо, что Леся не додумалась спрятаться в дедушкином гараже, хотя там, наверное, даже поприличнее будет. Открываю железную дверь, в нос тут же ударяет смесь фруктовых и свежих запахов влажного дыма. На низких диванах сидят пацаны, в их руках трубки и джойстики от игровых приставок. Из-за короткой стойки, на которой стоят стеклянные колбы и подставки с пачками орехов, выглядывает долговязый паренек с рыхлой кожей.

– Добрый вечер, – обращается он ко мне. – К сожалению, у нас пока все…

– Я к подруге.

Он мигом меняется в лице и расправляет плечи:

– Влад?

– Ага, – хмыкаю я.

– Она там. – Он указывает на дальний угол зала, отгороженный зеленой тканью.

– Спасибо.

Добираюсь до подобия отдельной комнаты и заглядываю внутрь. На стенах светильники с салатовыми стеклянными плафонами, на полу круглый ковер и четыре кресла-мешка, в одном из которых сидит Леся. Она чистит мандарины в целлофановый пакет, лежащий у нее на животе, и смотрит по телевизору, стоящему на низкой тумбе, какое-то шоу про свадьбы. На ней мешковатый серый спортивный костюм, волосы закручены на макушке в большую шишку. Плохо дело. Даже в худшие дни Леся обычно наряжается, как на праздник, но и такой я ее видел, пусть и всего пару раз. Первый, когда ее родители после развода сообщили, что она останется жить здесь с бабушкой и дедушкой, и второй, когда Виталик написал ей прощальное сообщение о том, что их отношения закончены.

– Привет, – говорю я и задергиваю штору за спиной.

Руки Леси заметно вздрагивают, и она медленно переводит на меня взгляд. Ее ресницы влажные и слипшиеся, а веки красные и опухшие. Чувство вины стягивает живот, и я стыдливо опускаю голову. После нашего возвращения произошло уже столько всего, но я ни разу не попытался поговорить с ней. Она, конечно, тоже не стремилась, и я, наверное, даже могу понять почему. Мы оба притворялись, что все идет своим чередом. Делали вид, что все в порядке, надеясь на то, что это станет правдой.

– Ну и гадюшник тут, – слабо улыбаюсь я. – Может, лучше к тебе поднимемся? Чаю попьем, как нормальные…

Леся опускает руку и поднимает с пола полулитровую стеклянную бутылку с цветной этикеткой, глядя на меня не моргая. Ответ предельно ясен. Чай она не хочет.

– Серьезно? Такой выход ты выбрала? Лесь, что за фигня? Это вообще на тебя не похоже.

Она замирает, так и не сделав глотка, опускает бутылку и присматривается внимательнее.

– Стас? – В ее голосе плещется разочарование вперемешку с раздражением.

– А ты только сейчас поняла?

– Какого черта?!

– У меня тот же вопрос, – говорю я и падаю на соседнее кресло. – Какого черта, Лесь? Что ты творишь?

– Поверить не могу, что он прислал тебя, – пораженно шепчет она.

– Никто меня не присылал, я доброволец. Ты сорвала занятие сегодня, мне позвонила Риша, и я попросил Влада узнать, где тебя найти, потому что с моего номера трубку ты не взяла. Лесь, что с тобой происходит? Зачем все это?

– А как еще мне привлечь его внимание?! А, Стас?! Как?! – вскипает она, повышая тон, и размахивает руками. – Влад ни видеть, ни говорить со мной не хочет! Даже на сообщения не отвечает! Что еще мне остается?!

Выхватываю бутылку и ставлю ее за свое кресло.

– Эй! Отдай!

– Отдам, когда успокоишься.

– Я тебе что, ребенок?

– В том-то и дело, Лесь. Ты уже не ребенок, а выходки, как в детском саду.

– Что? – хрипло смеется она. – И это ты мне говоришь? Ты?! Тот, который обижался на нас целых…

– С этим мы уже разобрались, – отрезаю я.

– Нет, – с нажимом говорит Леся. – Ни черта мы не разобрались. Это все ты. Ты виноват! Все разрушилось из-за тебя! И что теперь, пришел нотации мне почитать? Другом притвориться? Мне пришлось от всего отказаться. От учебы, от отношений, от нормальной жизни, потому что ты потащил нас за собой в этот гребаный ад, в котором мы все чуть не переварились до костей! И единственное, что у меня оставалось после падения «Фениксов», – это Влад. А теперь и его нет. За что тебе спасибо.

Хочу сделать вдох, но легкие отказываются. Голос пропадает, горло дерет лишь сухость и боль. Леся развязно ухмыляется и достает из-за кресла еще одну бутылку, откручивает крышку и делает пару жадных глотков. Запах гнили и подвальной сырости просачивается даже сквозь все эти пряные и сладкие ароматы, и я не могу пошевелиться, оглушенный словами одного из самых близких мне людей.