Я тереблю в руке вилку, вожу по тарелке картофельные оладьи. Аппетит медленно проходит. Мне не хочется говорить на эту тему. Вернее, мне не хочется говорить на эту тему с Хейзел. У меня такое ощущение, будто она осуждает меня, не одобряет мои поступки, хотя за все те годы, что мы знаем друг друга, я никогда не чувствовал ничего подобного. Даже когда совершал глупости – напивался на вечеринке и бросал ее в кусты или проводил с девушкой одну ночь. Но сейчас что-то изменилось.
Я продолжаю молчать.
– Все нормально, тебе не обязательно говорить мне.
– Нет, все дело… Мне как-то не по себе, – робко отвечаю я. – Раньше я никогда не влюблялся.
На ее лице мелькает боль, и я вдруг вспоминаю, как Бренна намекала на то, что Хейзел испытывает ко мне чувства. Но разве это может быть правдой? Неужели за все эти годы она не попыталась бы хоть
– Знаешь, это не шутка, – тихо говорит она, – в первый раз влюбиться, я имею в виду. Это знаменательное событие, хочешь ты признаться в этом или нет.
– Я бы не стал называть это таким уж знаменательным событием.
– Ты строишь отношения. А отношения – это очень серьезно.
Боже, мне бы хотелось, чтобы она перестала использовать такие выражения, как «очень серьезно» и «знаменательное событие».
– Ты слишком преувеличиваешь, – смущенно говорю я. – Сейчас мы просто плывем по течению.
Моя подруга фыркает.
– Мантра всех мудаков.
– Я не мудак, – мрачно хмурясь, отвечаю я.
– Вот именно. Ты не такой. А значит, ты не просто плывешь по течению. Ты нырнул
Когда я берусь за свою чашку кофе, то вдруг понимаю, что у меня вспотели ладони.
– Не понимаю, ты специально заставляешь меня нервничать? – сурово спрашиваю я.
– А чего тебе нервничать? Я лишь спросила, готов ли ты.
– К чему именно готов? – спрашиваю я и тут же неуклюже усмехаюсь, надеясь, что она не заметит, насколько мне не по себе.
Хейзел права, у меня никогда не было серьезных отношений. Я трахался со многим женщинами. У меня было несколько увлечений, и они длились несколько недель или месяцев. Но я никогда не испытывал ни к кому глубоких чувств. До Бренны. Мне никогда не хотелось сказать кому-то слово на букву «Л». До Бренны.
– Джейк. – В голосе Хейзел звучит нотка сожаления, отчего мне сразу хочется ощетиниться. – Отношения требуют определенной работы. Ты ведь это понимаешь, правда?
– Погоди, ты намекаешь, что я не в состоянии потрудиться ради чего-то? – Я закатываю глаза и показываю пальцем на свою грудь. – Алло, не я ли скоро буду в НХЛ?
– И это создает другую проблему, – говорит Хейзел. – Скажи мне, как это не повлияет на ваши отношения? Сейчас она на предпоследнем курсе. Значит, ей еще год учиться в Брайаре. А ты переедешь в Эдмонтон. И что из этого выйдет?
– У многих людей очень даже получается поддерживать отношения на расстоянии.
– Да, но это очень тяжело. То есть придется выкладываться в
По моей спине пробегает холодок. Рассуждения Хейзел кажутся мне вполне логичными.
– И вот последнее, что заботит меня, – объявляет моя подруга, словно защищает диплом на тему: «Почему Джейк Коннелли окажется дерьмовым бойфрендом». – Хоккей – твоя жизнь. Это единственное, к чему ты всегда относился серьезно. Ты рвал задницу, чтобы оказаться там, где находишься сейчас. И все же у меня по-прежнему есть сомнения насчет Бренны. Что бы ты там ни думал, я все еще считаю, что она начала встречаться с тобой не просто так.
– Ты ошибаешься, – просто говорю я. По крайней мере, сейчас это единственное, в чем я абсолютно уверен. А вот насчет остального… не очень.
– Ладно, может, и так. Но разве я ошибаюсь в том, что ты – сколько? семь? – лет посвятил лишь хоккею, готовясь к этому моменту. Вот-вот состоится твой дебют в профессиональном спорте.
35
Бренна