Рискованный маскарад, или Все его маски (СИ)

Еве казалось, что она только закрыла глаза, как ее уже стал будить ее отвратительный спутник. Бездушный человек! Неужели нельзя дать поспать ей хоть немножко!

Он накормил ее ягодами и орехами, которые успел набрать в лесу, пока она спала, и отвел к реке, чтобы Ева смогла напиться и умыться.

Но времени на утренний моцион старик отвел ей не много, и нетерпеливо потребовал, чтобы она поторопилась.

По пути к видневшейся вдалеке деревне Ева заметила, что ее спутник без своего мешка, зато к его поясу был привязан небольшой кошель.

— Где ваш мешок? Забыли его? — спросила она.

— Припрятал, потом вернусь за ним, — неожиданно сказал он, чем несказанно удивил девушку. Кажется, ее странный спутник впервые ответил на ее вопрос!

— А вы не боитесь, что его найдет кто-то другой? В мешке что-то важное? — радуясь возможности поговорить, поинтересовалась она. Но в этот раз старик не был столь щедр на слова и ограничился лишь раздраженным взглядом.

Впрочем, Ева тут же забыла про мешок, когда поняла, что идут они вовсе не в деревню, а к старой церкви, находившейся чуть в стороне от домов, на небольшом холме.

Девушка встала как вкопанная на дороге, и ее спутник тоже остановился и выжидающе посмотрел на нее.

— Ты клялась, — сухо напомнил он.

— Но сейчас не время… Я думала, мы сначала отправимся к моему отцу, — растерянно пролепетала она. Она должна его переубедить! Просто обязана! Иначе ей действительно придется выйти замуж за этого мерзкого старикашку.

— Мы к нему обязательно отправимся. — Обещание в хриплом голосе звучало зловеще.

— Но я не могу выйти за вас без благословения моих родителей, — пыталась найти отговорку Ева.

Но он лишь рассмеялся над ее последним заявлением.

— И они нас благословят? — с издевкой в голосе спросил он.

Конечно, нет. И они оба это знали.

Евангелина смотрела в искаженное ухмылкой лицо своего жениха. При свете утра выглядеть лучше он не стал. Вид его был изможденный, сам он зарос грязью. Хотя девушке показалось, что он моложе, чем она решила изначально, но определить его возраст она не бралась.

А герцог Рокуэлл так молод и красив, и не такой уж он и повеса, с тоской вспомнила о своем первом женихе Евангелина.

— Я не сказала вам, что помолвлена…

— Не важно, черт подери. — Он начинал терять терпение.

— Вас не пустят в таком виде в церковь… — Это была последняя жалкая попытка, и естественно, она провалилась.

— Пустят. Еще и рады мне будут.

— Зачем вам это? Вы боитесь, что отец не даст вам вознаграждение, если вы вернете меня ему? Так я сама отдам вам все, что у меня есть!

— Ты и так отдашь, когда станешь моей женой.

— Но…

— Хватит, — отрезал он. — Передумала за меня выходить?

Евангелина подавленно молчала. Что он сделает, если она нарушит клятву? Бросит ее здесь? Но это не так уж и плохо, она обратиться к деревенским жителям и попросит их отвезти ее к отцу.

И она готова была нарушить свою клятву, потому что быть женой этого отвратительного старика казалось ей хуже смерти.

— Славно, — насмешливо протянул он. — Я-то хотел поступить, как честный человек, но…

Он сделал паузу, и Ева испуганно замерла. Что значит это страшное «но»? Что задумал этот мерзавец?

— Придется нам жить во грехе, — закончил он свою мысль. — Будешь жить со мной в моей лачуге и рожать ублюдков.

Евангелина в ужасе отшатнулась от него. Что за страшную судьбу он ей готовит?! Она посмотрела в сторону деревни. Бежать туда и просить о помощи? Но старик, будто прочитав ее мысли, добавил:

— Я тебе шею сверну, если лишнее движение сделаешь или слово скажешь.

И по его холодному взгляду она поняла, что именно так он с ней и поступит.

8.

Он так и думал, что она заартачится. А ведь с виду — чистый ангел, даже в этом порванном измятом платье, к которому прилипли соломинки, с растрепанными волосами. Но характер у нее есть — это несомненно. И даже стойкость.

Саймон вспомнил, как утром, лежа рядом с нею и разглядывая ее, обнаружил на ее ноге, на икре, длинную глубокую царапину с запекшейся кровью. Наверное, она распорола ногу, когда вскрикнула тогда в лесу. Другая на ее месте устроила бы истерику, или попросту упала бы и отказалась встать. А эта крошка молча шла за ним еще добрых два часа, пока они не вышли к полю…

Девушка лежала, свернувшись калачиком, но подол ее платья, превратившийся после ночного путешествия по лесу в лохмотья, задрался выше колен. Не будь этой страшной царапины — зрелище было бы самое очаровательное, даже несмотря на порванные грязные чулки, — таких стройных ножек и изящных лодыжек Саймон, который считал себя неплохим знатоком женской красоты, еще не встречал.

Во сне она смешно надувала губки, будто ждала поцелуев, и сладко сопела. Такая мягкая, нежная, а эти ее кудряшки придавали ей абсолютно беззащитный вид.

Взгляд его вернулся к ее ножкам.

Он даже удивился, что вид этих ножек вдруг на него подействовал, — ведь он был так голоден и измучен, что, казалось, спустись к нему с небес сама Афродита, обнаженная и прекрасная, он равнодушно отвернулся бы от нее.