Рисовать Бога

А всё сходилось к одному: дневник принес тот механик, сосед Поляна по гатчинской коммуналке. «Мог ведь выбросить. Или просто забыть… Но сохранил», – с благодарностью подумал Славик. «Соседу Полян передал дневник до своего ареста, иначе его конфисковали бы при обыске. А потом уже сосед не побоялся, приехал с дневником к нам, на Обводный, где неизвестно что его ждало…»

Чем дальше Славик прослеживал путь дневника, тем беспокойнее ему становилось.

Равновесие, с которого начался день, оказалось хрупким. Славик встал, пошел на кухню. Завтрак, накрытый салфеткой, стоял на столе. «Чего же она опять ушла?» Славику захотелось, чтобы жена была дома и чтобы можно было поговорить с ней о чем-то постороннем, не имеющем отношения к той давней истории…

Однако, останавливаться было поздно.

«Дневник появился у нас в доме уже после ареста отца, иначе он был бы в описи изъятых при аресте вещей. Значит, мама впустила в дом человека, который мог оказаться кем угодно, и приняла от него дневник, и этот поступок мог стоить жизни нам обоим. А потом она взяла дневник в эвакуацию. И, значит, когда мы ехали на грузовике по Ладожскому озеру, дневник был с нами, и в теплушке он лежал, скорее всего, в материнской сумке между мной, завшивленным, и тем человеком, которого на следующей остановке выволокли за руки и ноги из вагона… И я ничего не знал о дневнике ни тогда, ни потом…»

Славик выпил пустого чаю. Есть ему не хотелось. Он вернулся в комнату, к столу, на котором, поверх географической карты, лежали ксерокопии документов, дневник и стихи Теодора Поляна.

«Дальше… В конце пятидесятых и отец, и Полян были реабилитированы, посмертно. Вот справки. Значит, кто-то обращался с ходатайством. И этим кем-то мог быть только один человек. Мама. И она никогда ничего мне не говорила об этом… Почему? Щадила меня?»

И сам вопрос, и ответ на него доводили Славика до замирания сердца и были тягостными, страшными, как сон про лифт, который падает в шахту и никак не может достичь дна.

Но что же было в дневнике Теодора Поляна, в этой истории одной души, такого, что заставляло людей спасать его, подвергая риску собственную жизнь? Славик попытался найти подходящее слово, и нашел только одно: красота.

Он сложил перепечатанные страницы дневника, отксерокопированные стихи, все документы в Левушкину школьную папку и пошел в издательство.

__________

Славик уже подходил к метро, как вдруг увидел на противоположной стороне улицы жену. Сонечка шла в обратную от дома сторону. Она не спешила, никакой хозяйственной сумки, свидетельствующей, что она идет в магазин или из магазина, в руках у нее не было. Она просто шла. Судя по всему, из недавно построенного роскошного торгового центра – к небольшому садику, чудом уцелевшему среди уплотнительной застройки.

Это явление гуляющей самой по себе жены вдруг поразило Славика. Он свернул от метро и двинулся за ней следом.

Славик давно уже заметил, что утром Сонечка куда-то уходит. «По хозяйству», – решил он для себя и забыл об этом. Теперь он попробовал вспомнить, когда эти утренние пропадания начались, и понял, что года четыре назад минимум. Но что, кроме одиночества, могло заставить старого уже человека уходить из дому и вот так бродить по улицам?

Славик увидел, как Сонечка остановилась на перекрестке, пропуская машины, а того шофера, который притормозил, пропуская ее, поблагодарила улыбкой и наклоном головы. Славику показалось, что когда-то давно он видел уже и такой наклон, и такую улыбку. Но не в жизни, а, может быть, в кино… И вдруг ему вспомнился старый черно-белый фильм. Он назывался «Дорога». Да-да. И фамилия актрисы вспомнилась – Мазина! Вот на кого была похожа его Сонечка – на маленькую, беззащитную, трогательную героиню того фильма. А он не сумел ни заметить, ни понять, ни оценить этого…

Он вспомнил, как недавно, возвращаясь из библиотеки, увидел Сонечку. Точнее, ее голову, смешно торчащую в окне. Он знал за женой такую привычку: садиться перед окном, как перед экраном телевизора, смотреть во двор, и шепотом, с удивлением или восторгом, комментировать увиденное.

Заметив пересекающего двор мужа, Сонечка подскочила, сразу обозначившись в окне до половины. Славик увидел, что лицо ее просияло, и что ей очень хотелось помахать ему, и что она сдержала себя.

Славик за общим ходом жизни уже и забыл, что жена вообще любила восхищаться, у нее просто потребность была какая-то в восхищении, и для того, чтобы удовлетворить эту потребность, годился любой повод.

Когда они летом ездили на дачу, она всякий раз указывала ему на березы. И всякий раз он не мог понять, в чем дело, потому что электричка в этом месте делала поворот, и предмет Сонечкиного восхищения терялся из виду прежде, чем Славик успевал толком разглядеть его. Но теперь, задним числом, он вдруг обо всем догадался.