Ристалище

Правитель съел небольшой кусочек мяса, принадлежавший павшему смертоносцу. Теперь погибший паук тоже стал частицей нового народа — народа братьев по плоти. В этот миг их становился больше почти на две тысячи братьев — плоть двух погибших людей разошлась среди почти двух тысяч восьмилапых воинов, сражавшихся ради единой цели в сумерках угасающего дня. Знаменательный час — потому, что братом по плоти невозможно стать просто так, по своему желанию или чьему-то приглашению.

Становясь братом, нужно пролить кровь во имя общего дела и оказаться достойным того, чтобы погибший рядом соратник доверил свое тело именно тебе.

Среди пауков не нашлось тех, кого можно было бы хоть в чем-то упрекнуть. Восьмилапые входили в состав нового народа, сознавая важность этого шага и резкий поворот в их сознании почти физически ощущался Посланником по тому, как энергетика все новых и новых существ вливалась в единое целое. В ментальном плане энергетическая аура братьев по плоти разгоралась все сильнее и сильнее, едва не затмевая энергетику Солнца. Найл закрыл глаза, ощущая всю торжественность этого печального момента и надолго замер, отдавая долг памяти павшим.

Однако, день загорался, а вокруг ничего не менялось, и вскоре это стало правителя удивлять. Он поднялся, попрощался с остальными братьями коротким кивком головы и пошел к своему дворцу. С крыльца навстречу выбежал Тройлек, в сознании которого явственно просматривались заискивающие нотки.

— Может быть, вы голодны? — поинтересовался бывший переводчик северного князя.

Мысль о том, что благородные останки погибшего воина могут быть смешаны с банальной жратвой настолько покоробила Посланника, что чувствительный к чужим эмоциям Тройлек тут же остановился, попятился и потрусил в сторону.

— Ку-уда? — остановил его Найл. — Ты мне лучше ответь, почему на улицах нет ни единого ремесленника, а на рынке ни единого торговца?

— Прячутся, — моментально вернулся к новому хозяину паук. — Ждут, когда их грабить начнут.

— Грабить? — удивился Найл. — Кто? Почему?

— Во всех цивилизованных странах армия, захватив город, обычно грабит, насилует и частично убивает население…

Термин «цивилизованных» получился у смертоносца непреднамеренно: он хотел создать образ «обычной» страны, отличной от «дикарской» общины Найла. Но уж что получилось, то получилось.

— Мы не захватили этот город, — поправил Найл. — Мы освободили его от незваных пришельцев.

— Когда армия цивилизованной страны освобождает свой город, обычно она все равно немного обирает население…

— Вот как? — Найл поднялся на крыльцо своего дворца и остановился, опершись на перила. — Это хорошо…

— Ты думаешь, жители побоятся грабежей воинов князя и встанут на твою сторону? — догадался Тройлек. — Не надейся! Они понимают, что цивилизованная армия в любом случае разгромит дикую орду, и не захотят усугублять свою вину.

— Пока что «дикая орда», в отличие от цивилизованной армии, совершенно не собирается грабить местных жителей.

— Просто твои люди — дикари! Они не имеют никакого понятия о собственности, о богатстве. Они не видят нужды в приобретении личного имущества!

— И тем не менее, цивилизованные армии грабят, — с улыбкой повторил Найл, — а мои ребята — нет!

Тут Тройлек сообразил, что спорит с победителем, в руках которого находится его судьба и судьбы его детей, и предпочел промолчать.

— Кстати, — вспомнил Найл. — Когда это ты спас мне жизнь? Что-то не припомню…

— После битвы у плато, — без малейшего смущения ответил паук. — Когда вы попали к князю в плен.

Тройлек уже не говорил «к нам» в плен, он говорил «в плен к князю» ненавязчиво дистанцируясь от прежнего хозяина. Что ж, его можно понять.

Пауки способны оплодотворить самку только один-единственный раз в жизни. Но если смертоносцы города, выполнив долг по продлению рода, тут же забывали о потомстве, то пауки северной страны знали своих детей, любили их и самолично растили, пока не приходила пора выпускать их во взрослый мир.

Тройлек воспользовался великой победой, чтобы заполучить в свое распоряжение роскошный дворец и, обладая немалым богатством, выписал себе самку прямо сюда.

Сейчас по коридорам и комнатам дворца Посланника Богини бегало множество трехмесячных паучат. Других детей у Тройлека не будет уже никогда, и он скорее откажется от всех богатств мира, нежели покинет своих малышей.

Вернувший власть над городом правитель может без колебаний зажарить их и скормить своим воинам, лишив Тройлека всякого смысла жизни, может казнить бывшего мучителя, оставив детей расти дикарями, а может просто прогнать отца, лишив его возможности увидеть потомков.

Неизвестно, сколько времени боролись в сознании смертоносца чувство долга и отцовский инстинкт, но победил второй. Паук желал преданно служить новому господину, всячески стремился доказать свою полезность теперь и прямо напоминал о заслугах прошлых.