Рисунок на снегу

Вот и всё. Так просто. А сколько радости приносили людям эти маленькие бумажки, сколько придавали сил и надежды! И какими необыкновенными, особенными казались ему люди, жившие в землянке. Он знал Мирона Емельяновича Криштафовича, Алёшу Дурейко, Руту Руткович, радиста Матвея, машинистку Любу.

Тогда было людно у них в хате. А теперь пусто. И вокруг — только белый снег.

— Скоро мы будем жить в своей хате, — говорит Тихон сестрёнкам. — Соберёмся все, как до войны.

— И мама и папа, — шепчут девочки.

— И мама и папа, — повторяет Тихон.

На небе появились серые, как дым от пожара, облака. Они быстро плыли мимо луны, словно догоняя друг друга. И показалось, будто это луна тронулась с места и летит куда-то, убегает.

— Завтра будет метель, — сказал Тихон.

ПОСЛЕДНЯЯ НОЧЬ

На печке тепло. Тихон ощущает голыми пятками горячий кирпич. Ноги жжёт, а он продолжает так лежать. Пусть жжёт. Он так намёрзся за эту зиму…

Рядом лежат Нина и Женя. Они не спят, не могут заснуть. Они обнимают Тихона за шею, будто боятся, что он вновь покинет их. Тихон лежит и думает. И печка такая же, как и у них в хате, и тишина, и сестрёнки рядом. И даже где-то в стене несмело подал голос сверчок. И так хочется ему думать, что он дома и нету войны…

А тут ещё Женя неожиданно попросила:

— Тиша, расскажи сказку.

Тихон давно забыл все сказки. Но отказать сестрёнкам не может. Он силится вспомнить хоть какую-нибудь, хоть самую непритязательную — и не может. В голове только то, чем он живёт уже третий год. Однако говорить что-то надо, и он начинает:

— Жили-были две девочки, хорошие, послушные, совсем такие, как вы. И вот однажды пришёл в хату, где жили девочки…

— Фашист? — спрашивает Женя.

— Ага, фашист, — соглашается Тихон.

— С торбой?

— С огромной торбой, — подтверждает Тихон и продолжает уже совсем уверенно, будто это и хотел рассказать сестрёнкам: — Ходил фашист по земле и всё, что видел, запихивал в торбу. Ограбил он все страны, всю землю. Уже торба была полным-полна, тяжела-неподъёмна, а ему всё мало.

Притащился он к хате, где жили маленькие хорошие девочки. Увидел их и захотел взять с собой. Запихнул в торбу, торба стала ещё больше. Захотел фашист стронуть её с места — и не может. Будто приросла она к земле. Тащил-тащил фашист торбу и…

— Лопнул?

— Ага, лопнул.

— А девочки? Куда делись девочки?

— Выскочили и побежали к своей маме. Женя и Нина с облегчением вздохнули:

— К маме… Всё равно страшная сказка.

— Конец хороший, а сказка страшная. Ты такие больше не рассказывай, ладно?

— Ладно, больше не буду. Вы спите.

Девочки замолкли. Тихон повернулся на бок, прислушался.

В хате тихо. Только едва слышно тикает будильник да за стеной ворочается на кровати бабка Мальвина. Не спится Тихону. А может, это ветка старой яблони ему спать не даёт, корябает и корябает стекло в окне? И ветер крутит за хатой снег.

Ворочается Тихон на печи, никак не может заснуть. А может, не ветка, не ветер ему спать не даёт? Может, это мысли его?

Он прислушивается, спят ли Нина и Женя. Они дышат учащённо, словно торопятся. А ему не спится.

Тихон натягивает одеяло на уши, чтобы не слышать, как корябает ветка стекло. Жалко ему их, сестрёнок. А что он может сделать, чтобы им жилось иначе? Ничего. Не остановишь ведь ветер, что шумит за окном…

Может, если думать про что хорошее, тогда заснёшь?

И Тихон заставляет себя думать про хорошее.

Он вспоминает, как перед самой войной принёс домой табель и показал матери.

— Во, смотри, — тыкал он пальцем в бумагу, где стояли отметки, и от нетерпения сам принялся читать не спеша, будто только теперь видит написанное, хотя знал уже на память: — «Переведён в третий класс с отличными успехами и с примерным поведением». И во — пионер! — У него на груди пламенел красный галстук, яркий, как знамя.

Лицо матери светится от счастья. Она берёт в руки табель и осторожно, словно он стеклянный, прячет в коробку, которая стоит на шкафу. Там лежат и метрики детей, и ещё какие-то свидетельства-документы. Тихон видел. Он хочет, чтобы у матери всегда было такое сияющее лицо, и он обещает:

— Я всегда на одни пятёрки буду учиться.

Мать гладит его по голове:

— Ты будешь, — и даёт ему бублик.

Тихон бежит через всё село к Лёньке.

А то однажды нашли они с Лёнькой лисью нору в лесу. Лисицы не было: пошла, должно быть, на охоту. А маленькие лисята, жёлтые и смешные, были похожи на щенков. А когда Тихон захотел погладить одного по гладкой шерсти, лисёнок укусил его за палец. Палец долго болел, и мать обвязывала его листом лопуха.

А то отправились они однажды с Павлом на лодке рыбу ловить.

Выехали рано, солнце ещё не взошло. Над водой склонялись вербы. Пробираешься между ними, словно по туннелю, и такая тишина кругом! Поглядишь в воду, а там такие же вербы растут. И небо в воде такое же, как над головой.