Рисунок шрамами

Огонёк дёрнулся, быстро догоняя меня, и осветил всё вокруг. Янис тоже дёрнулся, оборачиваясь и пятясь в воду.

Но я уже увидела.

- Стой!

Он замер, а я подняла юбки и пробежала оставшееся расстояние.

- Повернись!

Он молчал. Крылья носа раздувались, то ли от злости, то ли от возмущения.

- Покажи мне, Янис.

Что-то было в моём голосе, видимо, необычное. Описать не могу, но он это услышал и поэтому медленно повернулся спиной – и замер, как белоснежное изваяние, облитый предательским светом собственного огонька.

Спина некроманта была покрыта многочисленными шрамами, но не хаотично, наоборот – они образовывали удивительный, сложный, какой-то противоестественный рисунок, покрывающий всю площадь лопаток, позвоночника, что между ними, и спускающийся почти до поясницы. Два крыла, перья и кольца, углы и дуги. Казалось, кожу обожгли, а потом отрезали, разворачивая, составляя этот жуткий узор из кусочков и лоскутов.

От одного вида данного произведения, созданного явно сумасшедшим мастером, дрожь берёт.

Понятно теперь, откуда у Яниса столько наглухо застёгивающейся одежды с высоким воротом, откуда напряжение при попытке прикоснуться к спине, нежелание раздеваться, скрытность.

Человек со шрамом.

Я отступила, из горла вырвался изумлённый вздох.

Ах, папочка… Человек со шрамами? Жалкая капля на лбу? Зачем же так мелочиться? Нет уж, вот она, игра по-крупному, раскинулась как могла далеко.

Вот он, мой человек, никаких сомнений. Пусть однажды, всего раз, но папа увидел в своих выдуманных видениях правду. Вот он.

Но я замужем…

И умру. Как это всё произошло – так поздно, нелепо? Так бесполезно.

Ноги развернулись, я, спотыкаясь на каждом шагу, побрела обратно.

- Что? Новый повод отстраняться? – в голосе Яниса холодность и презрение, но папа был прав – между нами уже понимание, приятие без слов, на уровне ощущений. И теперь, как щелчок – в голосе нечто большее, как я могу не расслышать? Ведь это он – мой суженый. Моя любовь.

- Нет… Ты не подумай, дело в том…

Ноги бредут, язык заплетается и впервые накатывает осознание – скоро мы умрём. Тут останутся наши тела, бездушные, разлагающиеся… пустые оболочки.

- В чём? – отрывисто, зло.

Судя по звукам, он одевается и идёт следом, догоняет уже в комнате и хватает за руку, потеряв терпение.

Как же так, папа? Я замужем за другим, скоро мы умрём.

Что ты просмотрел?!

- Посмотри на меня! – рычит Янис. – Я с детства такой, это последствия превращения в некроманта. С детства я сталкиваюсь с такой реакцией! Но ты! Зачем ты… так?

- Иди сюда.

Янис почти сопротивляется, когда я усаживаю его на край кровати и забираюсь к нему на колени – лицом к лицу. Но я должна видеть его глаза.

Чтобы сказать правду.

- Знаешь, какие страхи меня преследовали, стоило только повзрослеть? Ребенком я росла в шепоте взрослых, в гуле их дрожащих, возмущённых голосов. Слушай - моя мать всегда была шлюхой, она словно не могла удержаться, меняла партнеров так часто, что даже не считала нужным запоминать их имена. Я всегда знала, что такая же, как мать. Я много раз повторяла перед подругами, что сама верность, ни тени мамы… и позаботилась, чтобы слухи донесли отцу и брату, что я собираюсь выйти замуж девственницей, потому что таковы мои установки. Но правда в другом. Я всегда боялась, всегда знала, что в душе такая же, как она, женщина, которая меня родила, женщина, которую я обожала несмотря ни на что и по которой до сих пор скучаю… ужасно скучаю. Ты думаешь, меня сейчас заботит, что с твоей спиной? Ничего подобного! Нет, я думаю только, как сильно ты можешь меня обнять, какое наслаждение – биться в твоих руках, задыхаясь и рождаясь вновь. Твой вид меня не отталкивает, но… я сама себе противна, понимаешь? Столько времени убегать от неизбежного. Но она… она меня догнала, повела по своим стопам. Я смотрела на твою спину и хотела тебя только сильнее… Вот что я есть.

Слова извращённой, неправильной исповеди просачивались вопреки моему желанию, лились на него, на запрокинутое ко мне лицо и голую грудь, как внезапный дождь. Сказать такое… всю правду – и кому? - мужчине, который во мне всё это вызвал, равносильно выходу на центральную площадь города и заявлению, что я падшая женщина. Разве о таком говорят вслух?

Но и умолчать невозможно.

- Я шлюха, понимаешь? – горько прибавила я, делая этим словом больно себе ещё раз. Так оно и есть. Я знала, что так будет, как только увидела его… некроманта. Знала, что всё равно не удержусь от соблазна. Самого большого соблазна, который накрыл, как ураган, вертел и дёргал, как хотел, пока не поставил перед фактом – оно, искушение, сильней. – Может и хорошо, что я останусь здесь – тогда никто не узнает.

Янис вдохнул глубже прежнего, не разжимая рук за моей спиной. Это главное – чтобы он меня сейчас не отпустил, не оттолкнул.

Серые глаза безмятежны, как будто он слушал шёпот волн… или стрекот сверчка, в общем, нечто прекрасное, вечное.