Риторика

Были дни – винтовкой и снарядом
Отбивался пролетариат.
Кровь засохла – под землёю кладом
Кости выбеленные лежат.
А над ними трудовой, огромный,
Мир встаёт, яснеет кругозор…
И на битву с крепью злой и тёмной
От завода движется рабкор.
Сталь пера, зажатая сурово,
Крепче пули и острей ножа…
И печатное стегает слово
Тех, кто в темень прячется, дрожа.

Ниже было приклёпано объявление: «Продам смеситель, почти новый. Бригадир Кондрашкин».

Но в целом наука Риторика многим понравилась. Женю один раз видели за объяснением бабулькам из литейного, чем оксюморон отличается от энантиосемии. Некоторые даже просили у него сам учебник. Нартову, например, там приглянулась Первая речь Цицерона против Катилины, и он теперь периодически издевался над кассиршей Катей, грозно вопрошая прямо в её окошко, где она сидела, как барышня с лубочной картинки, подперев румяную щёку рукой:

– До каких пор, скажи мне, Катерина, будешь злоупотреблять ты нашим терпением? Сколько может продолжаться эта опасная игра с пролетариатом, потерявшим рассудок? Будет ли когда-нибудь предел разнузданной твоей заносчивости? Тебе ничто, как видно, озабоченность всех добрых граждан, что их зарплаты служат чьим-то злым замыслам…

– Ой, Нартов, отстань ты от меня!

– Таковы времена! Таковы наши нравы! Все всё понимают, но смиренно наблюдают, как ты глазами своими намечаешь, назначаешь, кому выдать деньги. Нет, Катерина, на смерть уже давно следует отправить тебя консульским приказом!..

– Да уйди ты отсюда, зараза!

– Тут же Катерина весь завод жаждет разорить, а мы, располагая властью, должны смиренно её переносить?! Да, было когда-то в этой республике мужество…

– В самом деле, – поддакивали Нартову другие. – Когда деньги-то будут?

– Я вот их тут рисую! – не выдерживала опять Катя.

– Как нарисую, так и выдам!.. Вы как дети малые. Не привозят деньги, так что я-то могу сделать? Не при-во-зят! Я же обычный заводской кассир, а не министр финансов… Нартов, а ты вообще на зарплату теперь не рассчитывай… А чего он издевается надо мной, как фашист!

Мы теперь невольно наблюдали за нашими бесчисленными политиками и министрами, депутатами и кандидатами.

– Господи, сколько же их в те годы расплодилось! – как они говорят, как держатся на публике, к каким риторическим фигурам и манипуляциям предпочитают прибегать. Это было занятно.

Тут было и академическое красноречие, и канцелярский стиль, и официально-холодный, и законодательно-юридический, и даже интимно-ласковый, и шутливо-юмористический, и просто нейтральный стиль. Некоторые начинали все свои речи, как начинаются вообще все лучшие русские сказания, со слов типа «был я, признаться, выпивши…». Интонации тоже были на любой вкус: от мажорных к минорным, и от восторженных до обиженных ноток. Один удерживает позу римского оратора, другой мается в позе человека, не знающего куда деть свои руки; третий злоупотребляет не только жестами, но и мимикой. Одному не хватает глубины дыхания, поэтому он больше похож на загнанную собаку; другой постоянно поправляет галстук, которого… у него нет. Все позы и стили тоже разные. Единственно, что одинаково: глаза. Вот глаза у всех выражали одно: безразличие.

И ещё их объединяло то, что все они были несостоявшимися актёрами. И если между настоящим актёром и ролью нет «швов», то тут всё шито белыми нитками и очень грубыми стежками! Такие люди страдают фобией не остаться незамеченными, поэтому любой ценой стремятся обрести зрителей и слушателей, постоянно ищут повода поговорить. Причём говорить они могут долго на любую тему, даже если в ней ни шиша не смыслят: о проституции, о коррупции, о подводных лодках, – им всё едино. Им любая тема по плечу! Раньше таких называли парлерами и фразёрами, а теперь они все находятся у руководства хоть чем-нибудь.

У чиновников выражения лиц или слащаво-евангельские, или героически-патетические. Но им плохо удаётся имитация ложной радости и фальшивой патетики. Они – участники спектакля, а мы – зрители: должен же хоть кто-нибудь оценить их игру. Они живут в ожидании своего крупного плана, а мы тупо надеемся, что они знают, как править страной, чтобы она стала если не процветающей, то хотя бы достигла уровня 70-ых годов.