Риторика

Схлопотавший по морде, оказался не таким уж монументальным, а довольно-таки проворно подался в свою толпу и спрятался там за роскошной горностаевой спиной той самой сильно декольтированной дамы. Нырнул за неё, как король за ладью при рокировке! А она по всем правилам выскочила вперёд:

– Быдло! – и добавила: – Вот такие звери, как вы, и убили русского царя!..

Она ещё что-то визжала, побитый тоже верещал из своего укрытия, но всем стало как-то неловко. Бить их никому не хотелось, – противно. Одних мехов перепачкают да порвут на миллион рублей. А дама ещё и почти открытым бюстом трясёт, а уж с ним-то, что делать в такой ситуации – вообще никто не знает.

А главное: у всех перед глазами предстал образ последнего русского царя, у которого на всех портретах и фотографиях выражение лица «что ж вы, братцы, натворили-то?..». Его тогда как-то надсадно стали всюду показывать, писать о нём книги, делать передачи… Ну, я уже говорила, что пока весь мир спокойно живёт и развивается, в России то и дело что-то разрушают, а затем восстанавливают. То человека расстреливают как врага народа, то вот уже реабилитируют и даже канонизируют, сопли льются рекой: «Не того убили!», речи хлещут водопадами: «Заклеймим позором преступный режим палачей монархии!».

Тренькина как ветром сдуло вместе со всей его свитой! Его потом даже искали, но так и не смогли найти. Следом за ним не выдержал Кондрашкин:

– Ничего мне от вас не надо! Ни зарплаты своей кровной, ни нормальных условий труда! Всё, пошёл я работать.

– Вот и славненько! – обрадовались чиновники.

– Боря, подожди, ты чего? Надо выяснить…

– Ничего ты у них не выяснишь! Пускай подавятся они моими копейками, пускай они у них поперёк глотки встанут, а если и не встанут, то в кишках их гнилых пускай застрянут, да так, что и не каждый хирург вытащить возьмётся! Пойду я лучше в грузчики в магазин: там хоть продуктами зарплату выдают, когда денег нет в наличии.

– Но вот они нажрутся, поперхнутся, да и о нас вспомнят!

– Когда они нажрутся? Ты на хари их посмотри: им же целого мира мало. У них одни шубы и автомобили стоимость всего нашего заводского оборудования перевесят!

– Боря, ну нельзя отступать, когда уже столько сил потрачено! Они же будут думать, что мы им уступили…

– Да мы не уступили, а про-иг-ра-ли! Всё проиграли им: зарплаты, страну, детей, внуков, – всё им продули! Страну распродадут, из детей с помощью телевидения и газетёнок поганых наркоманов и проституток сделают, вот увидишь… А то, что они будут о нас думать, так ты себе льстишь: они о нас вообще не думают. У них дела поинтересней имеются, как о нас с тобой думать. Да они вообще вряд ли догадываются, что у нас имена и фамилии есть.

– Но постой…

– Да идите вы все! Не могу я вот так на работе НЕ работать. Не приучен. Я риторикам не обучен, поэтому не могу объяснить эту простую вещь сложными и красивыми словами! Да и станок мне надо чистить. Это человека можно в грязном теле держать, не кормить его, а с металлом так нельзя. Металл ухода требует. Да и денег он больших стоит. В отличие от нас.

Уже через пятнадцать минут заработали два главных цеха, затем и другие, Завод ожил и заревел, радуясь своему воскрешению. Ещё ерепенились отдельные мастерские и каптёрки, но они уже не могли остановить эту жадную волну жизни, этот густой гул высокого напряжения.

Чиновники ещё топтались на заводской площади и отдувались, словно только что вместе тяжёлую штангу толкнули, чуть ли не поздравляли друг друга с чем-то. Декольтированная дама вытирала самому значительному лицу щеку от мазута батистовым платочком, а закончив, брезгливо бросила этот, изумительной красоты, лоскуток, с безобразным чёрным жирным пятном, на землю.

– Не сори, дура! – чиновник даже не взглянул в её сторону. – Подними и брось в урну. Здесь тебе не в будуаре! Здесь Завод, понимать надо.

– Да что же это! – сокрушался наш начальник. – Да неужели денег так и не будет? Людей же жалко…

– Жалко у пчёлки, – жёстко отрезал главарь чиновничьей банды из Москвы.

– Но я же их всех много лет знаю! Я же… я же мальчишкой сюда пришёл, а они меня работать учили, человека из меня сделали… Я ведь на улице рос после войны, а они мне тут место в училище… потом институт по направлению от Завода…

– Вот и отрабатывай Заводу, раз он на тебя вкалывал, пока ты в вузе штаны протирал!.. Мы тебя не снимем, не дрейфь. Некем тебя менять – никто в эту клоаку не полезет. А людей своих надоумь, чтоб не борзели – только хуже будет.

– Что ж это за блядство такое! – рыдал начальник Завода. – Людям месяцами заработанные ими деньги не выдают, а я ещё должен их совестить, что как же им не стыдно?!