Ритуал

– Из-за меня, – не смотря на весь псаков обретенный контроль глаза запекло. – Из-за меня, – выдохнула тихо, и мне стало легче. Алтарь вспыхнул умиротворяюще, подтверждая правдивость моих слов. Всё из-за меня.

Я бы много дала, чтобы вернуться в дом Браев и отпустить связанного Нике на все четыре стороны, просто выпнуть его из дома под зад, и найти другого темного, который держал бы чары. Но я хотела Нике. Хотела иметь его рядом сейчас, а не через десять зим. Это я – соскучилась, и это моё эгоистичное решение привело к таким результатам. Я могла отпустить его после, но связала контрактом по рукам и ногам, думала – время ещё есть, хотела показать ему столько… но ни разу не спросила, чего хочет сам Нике. Хотела – я. И этого было достаточно.

– Блау имеют право, – выдохнула я горько. – Блау всегда получают то, что хотят. Так ты учил меня. Любая игрушка. Любые вещи. Любые люди.

– Вайю…

– Я хотела горца себе, – выдохнула я после очень долгой паузы. – Нике был бы гениальным целителем. Не вылечил бы Акса, но помог бы.

– Целителей много, мальчишка закончил один курс, и его возможная гениальность в будущем…

– Это был мой горец, дядя. Мой. Не трогай никого из моих людей, дядя. Я бы и слова не сказала, вырежи ты хоть всю общину где-то там, на заснеженных вершинах Лирнейских, но это был мой горец, и я сказала тебе об этом. МОЙ.

– А ты – МОЯ. Моя. И когда твой отец доверил тебя мне, я обещал, что сделаю всё, чтобы защитить его дочь.

– Дядя, – дышать стало сложно, как будто мне на грудь упала алтарная плита, и кончился весь воздух. Не виноват был никто. Ни Нике, ни дядя, никто, кроме меня. Я не смогла объяснить вовремя, как важен для меня Сакрорум, чтобы дядя понял. Нике взяли в оборот только по одной причине – близко к Блау. Если бы я держалась подальше, никого бы не интересовал горец из вшивой высокогорной деревушки. Если бы я только держалась подальше…

Я тихо застонала сквозь зубы. Всё потому что я была жадной. И нетерпеливой. Хотела получить всё и сразу, вернуть себе всё, что я потеряла, если бы я подождала, Нике был бы жив.

И я могла понять Нике, почему он сдал меня дознавателям. С его презрением к авторитетам, с его страстью к очередной Булке, с его порывистостью… он всегда был таким. Дураком. И могла понять дядю. Простить можно было всех, кроме себя, потому что уже ничего не исправить. Ни-че-го.

Теперь я буду держаться подальше от каждого, кто был дорог. Подальше от Блау – самое безопасное место, так говорила Фей. И с Фей тоже – уже поздно.

– Я разрушаю всё, до чего дотрагиваюсь, правда, дядя? – выдохнула я горько.

– Нет, – он заметно удивился. – Разрушить можно только что-то хрупкое и ненадежное, поэтому хочу, чтобы в твоем окружении были только надежные и сильные люди. Те, на которых можно опереться, а не те, которые опираются на тебя. Слабость убивает, – он присел на алтарную плиту, приглашающе похлопав рукой рядом. – И не только тебя, но и тех, кто вокруг. Их слабости станут твоими, Вайю, если допустить их слишком близко.

– Их сила тоже…

Дядя отрицательно качнул головой и снова похлопал ладонью рядом.

Сидеть на алтаре – святотатство! Я подтянулась и забралась со своей стороны. Теперь мы сидели рядом, я оперлась спиной на дядино плечо, было высоко – ноги не доставали до пола. Попе сразу стало тепло – алтарь грел, как хорошая печка, если в зимнюю стужу в поместье откажут все артефакты тепла, я знаю, куда можно прийти погреться.

– Ты всегда была такой, – продолжил дядя. – С Акселем было проще. Запретишь, побуянит и остынет через пару дней, увлечется чем-то новым. Ты – не забывала, – он тяжело вздохнул. – Упертая, упрямая, ты изводила всех дома, пока не добивалась того, чего хотела. Правда обычно ты хотела простых вещей, – дядя усмехнулся, – тряпки, балы… Я стал бояться, когда ты начала взрослеть, влюбишься… и всё свое упрямство употребишь, чтобы добиться какого-нибудь молодого сира, – он сочувственно хмыкнул. – Ему бы пришлось не легко. Когда ты увлеклась, я даже готов был рассматривать Квинтов, но горцы… Вайю, горцы – это слишком.

Я повернула голову к дяде, чтобы не пропустить ни слова.

– Горцы продадут кого угодно, – наконец выдавил он, и столько застарелого презрения было в голосе дяди, что причина не любить горцев должна быть очень серьезной. – Отбросы, – выплюнул он. – Даже аларийцы, и те, сохранили подобие чести и свои дремучие принципы.

Первый раз я задумалась, что же связывает дядю и аллари. При его очевидной неприязни к ним, они продолжают служить у нас, хотя их легко могли бы заменить на клановцев. Какие договоренности есть между дядей и аллари?

– И я бы отдал этот приказ снова, Вайю, если бы горец остался жив, – жестко и холодно постановил дядя. Я – вздрогнула. – Эта новая игрушка опасна для тебя. Отброс предаст всегда – это в крови…

Мы молча сидели плечом к плечу. Молчание было тяжелым и грустным, алтарная плита негромко гудела и вибрировала.