Ритуал

Когда их губы соприкоснулись, его охватили такое тепло и счастье, каких он еще никогда не испытывал. Пьер теснее прижал к себе девушку, почувствовал сквозь ткань платья ее грудь. И сам испугался собственного слабого стона и огня желания, пробудившегося в его теле.

Руки Флоранс, лаская, двигались по его груди, испытующе забрались под рубашку — и застыли. Она обнаружила шрамы, оставшиеся после схватки с луп-гару. Сладкий поток страстных поцелуев внезапно иссяк. Отстранившись, она вопросительно глянула ему в лицо, ее левая рука, проверяя, легла ему на лоб.

— Ты весь горишь, Пьер. Что с тобой? — озабоченно спросила она.

«Не сейчас! Господи, помоги мне и сохрани меня от превращения!» Он списал жар на возбуждение, но теперь чувствовал, как вступает в свои права слишком уж знакомая лихорадка, которую он так боялся и так ненавидел.

— Возвращайся в деревню, Флоранс, — с трудом выдавил он, соскальзывая по дереву вниз.

Перед глазами у него все плыло, сад вокруг закружился волчком. Он рухнул как подкошенный. Пьер успел услышать, как Флоранс говорит ему что-то, спрыгивая с ветвей, увидел сквозь пелену, как она склоняется над ним.

— Пожалуйста, уходи! Спасайся! — просипел он, прежде чем все вокруг накрыла тьма, и он лишился чувств в тени яблони.

24 мая 1765 г., Мальзье. юг франции

— Осторожней, мсье Шастель!

Но и без предостерегающего крика Малески он увернулся бы от налетевших собак. Возбужденный лай он услышал издали и прижался к стене дома в переулке, ведущем к рыночной площади.

Собаки неслись через толпу, проскакивали между ног людей и повсюду находили просветы. Ничто не могло их задержать, когда они взяли след. На большом отдалении и ними гнался возмущенный, вопящий псарь, пытавшийся изловить сбежавших подопечных. С его пальцев капала кровь: псы вырвались с такой силой, что поводки взрезали кожу.

Молдаванин и лесник обменялись быстрым взглядом: обоим пришла в голову одна и та же мысль.

— Думаете, собаки взяли след бестии посреди Мальзье? — высказал Малески ее вслух. — Возможно ли, что бестия пряталась в каком-нибудь доме и мы стоим на пороге того, чтобы разоблачить ее хозяина?

Он достал из футляра пенсне, коротко потер его о кафтан и насадил на переносицу. Синева линз придала его лицу решительности и хладнокровности.

— Или следует предположить, что люди говорят правду и что это луп-гару, который ходит среди нас в человеческом обличье… Может, псы учуяли оборотня в человеческом обличье?

Жан постарался взять себя в руки, чтобы скрыть испуг.

— Нет, конечно же, нет. Просто собак плохо кормили, и они взяли след какого-нибудь зверя. Рынок так и кишит ими. — Он сделал вид, что обнаружил в толпе старого знакомого. — Подождите здесь, мсье Малески. Я сейчас вернусь. Мне нужно только кое с кем поздороваться, — крикнул он и ринулся в толчею праздника.

Через две секунды он пригнулся и тем самым скрылся с глаз молдаванина. Ему не нужны спутники, пока он будет искать Пьера, чтобы помочь сыну против волкодавов Данневалей.

Тем временем Малески ухмыльнулся:

— Ах, вот как? Мсье Шастель намерен один отправиться на охоту?

Забравшись на пустой ящик у ближайшего ларька, он стал выискивать лесника или собак, ведь там, где находятся они, там обязательно будет и бестия. Пусть Шастель не думает, что от него так легко отвязаться.

Жан плутал в лабиринте шатров, не представляя себе, как поскорее найти Пьера. С каждой минутой положение ухудшалось.

«Проклятье! И почему нормандцам понадобилось объявиться именно сейчас?» — злился он. С их прибытием его шансы самому поймать и заставить расплатиться бестию, повинную во всех горестях, уменьшались. Если Данневали застрелят луп-гару раньше его, маловероятно, что они позволят взять у оборотня большое количество крови, чтобы из нее сварить противоядие от страданий сыновей. Он надежно спрятал полученный от палача рецепт, ведь если кто-то найдет бумажку, ему не миновать обвинения в колдовстве. Досужая болтовня о его происхождении обретет подтверждение, которого суду хватит, чтобы приговорить его к смерти.

Хотя Жан старался не давать воли чувствам и не показывать виду, тайна сыновей тяжелым камнем лежала на его сердце. Он жил в постоянном страхе, что их поймают или что они погибнут под градом пуль. Сколько раз подобное едва не случалось! Его терзали муки совести, поскольку, покрывая их и по мере сил затирая их следы, он становился соучастником их преступлений. Но никто, никто не должен узнать правду. Антуана и Пьера на месте отдали бы под суд и сожгли. После такого числа убийств всем троим лесникам прощения не будет. И самое худшее, что после смерти трех самых безжалостных своих преследователей истинная бестия все равно останется на свободе и будет убивать и распространять семя зла, заражая других.

— Мсье Шастель! И вы в Мальзье?!

Он вздрогнул. Затравленный и мучимый ужасными картинами, он не заметил женщину, которая вдруг заступила ему дорогу. Причем та самая, которую ему меньше всего хотелось бы видеть.

— Пути Господни неисповедимы, — приветствовала его аббатиса.