Ритуал

Поздно об этом жалеть, но если бы только в тот раз мне попался кто-нибудь другой… Если бы я только могла вернуть время назад, вернуться в тот день. Вся моя жизнь пошла бы по-другому. Ритуал запечатления происходил при появлении дракона из яйца, какая-то древняя кровная магия, и следующего дракона я могла завести, только когда умрет первый. Сама раса драконов никогда не сотрудничала с людьми, но доказанно являлась ограниченно разумной. То есть мыслить могла, но понимание их мышления было недоступно человеку. По договору семьсот пятого года, когда для победы в войне с взбесившимися, сведенными с ума потерей своего эртанэ эльфами многим расам пришлось объединиться, драконы раз в год отдавали часть кладки людям, чтобы они уже выращивали детенышей, как своих. Чешуйчатые ничего не теряли, в их семьях все равно под конец оставалось один-два драконенка, остальных поедали родители. Выращенных же людьми они за представителей своей расы не считали, впрочем, и человеческие летуны не стремились к бросившим их родственникам.

В тот злополучный день мы с однокурсниками, как и все драконологи каждый год до нас, направлялись на гору Выбора, на вершине которой крылатые оставляли лишние яйца из кладки. Наставник Магуэрц шел впереди и что-то рассказывал, уже не помню что, я жутко волновалась. Слишком боялась, что ни один дракон не откликнется на мой зов. Но все равно будущее казалось мне светлым и великолепным, конечно, я же драконолог, гордость и надежда нации, опора будущей науки, защитница королевства.

«Лучше бы не отозвался», — мрачно подумала я. Мы должны были долго ходить между разбросанными на уступе горы яиц и ждать, когда, почувствовав родственную душу, маленький драконенок предпочтет кого-то из нас и выберется из скорлупы. Тогда до вершины горы я даже не дошла. Я просто споткнулась и почувствовала, как что-то хрупкое треснуло под ногой. А потом увидела маленькое, коричневато-бурое тельце, выбирающееся из яйца, которое из-за окраски я приняла за камень. Позже наставник скажет, что этот драконенок вообще не должен был вылупиться. Я оказала ему громадное одолжение, чуть не раздавив сапогом, но пробив скорлупу. Когда яйцо скатывается с уступа горы или его бросают просто так, на склоне, в тени, где его не греет солнце, дракон, скорее всего, погибает в зачаточном состоянии. Но Ротар выжил. Он был не больше кошки и, открыв свои пронзительно-желтые глазищи, заверещал, кидаясь ко мне. Возможно, со стороны это выглядело забавно, как я с дикими воплями пыталась освободиться от одежды, в которую он вцепился. Кто-то, помню, хмыкнул. Но мне было не до смеха. Драконы не бывают такими маленькими, и сперва я приняла его даже за какую-то нечисть, собирающуюся перегрызть мне горло. А потом он верещать перестал, устроился у моих ног, и я услышала в голове мягкий, сонный голос:

«Возьми на руки. Погладь, лхани».

Ротар всегда знал, чего хотел. Впрочем, многого он никогда и не требовал. Послушный, спокойный, шхэново меня обожающий, чуть ли не заглядывающий в рот дракон. Он был бы идеален, если бы не один маленький недостаток. Выжить-то он выжил, но это навсегда подорвало его здоровье. Не знаю, на чем он держался в этом мире, наверно, не на драконьем, скорее бычьем упрямстве. Большинство драконьих лекарей предсказывали, что он не протянет и недели. Потом — что не протянет и пары месяцев. Потом — что сдохнет через полгода. Но Ротар жил и даже потихоньку рос. Я надеялась, что со временем его здоровье укрепится, и он придет в себя, но этой весной стало только хуже. У драконов начиналось половое взросление, проявлялась их врожденная магия, которая позволяет им летать, управлять ветром и проделывать такие милые ярмарочные трюки, вроде поджигания чего-нибудь огнем. У некоторых был дар земли, кто-то управлял водой. Нет, не так, как человеческие маги, это было что-то более примитивное, стихийное, впрочем, действенное. Драконы в магии были не особенно сильны, волшебная сила больше поддерживала их жизнь, насыщала кровь, но на мелкие фокусы их хватало. Вот только у Ротара дара не было. Или он проявился, но стал забирать ту часть энергии, которая была нужна ему для того, чтобы существовать. Такое не лечится. И он умирал, как последняя сволочь, упорно, медленно и долго.