Ритуал последней брачной ночи

Тогда зачем он пригласил меня сюда? Да еще провел в гостиницу таким странным способом? Да еще напоил двадцатипятилетней старушкой «Дойной»? А теперь смотрит на меня развеселыми коньячными глазами.

— Просто так, — неожиданно сказал Чорбу и сунул в рот чубук старенькой трубки. Я вздрогнула.

— Я позвал тебя просто так. Мне нравится на тебя смотреть.

— И все?

— И все. От вина и от женщины нельзя требовать больше того, что они могут дать.

— А откуда вы знаете, что я могу дать? — Мои профессиональные навыки были поставлены под сомнение и я немедленно взбунтовалась.

— Я вижу. Я уже говорил тебе: я всегда все вижу и всегда наблюдаю за всем. Я — хозяин…

И тут я с ужасом поняла, что снова набралась — второй раз за эту ночь. Но было уже поздно: мои руки обвили шею молдаванина, а губы ткнулись ему в усы. Усы были мокрыми от коньяка, а в их зарослях затерялись фиалка, базилик и черная смородина. И чуть-чуть граната. И чуть-чуть полыни…

— Так я и думал, — шепнул мне на ухо Чорбу, когда я наконец закончила терзать его усы. — Целоваться ты не умеешь.

От подобной клеветы я едва не задохнулась и еще крепче обхватила его за шею. И нащупала крошечную косичку, в которую были собраны его волосы. Его смоляные, избитые сединой волосы. Интересно, у японского поэта Басе была та же прическа?..

Но что бы ни думал по этому поводу давно умерший Басе, задорная косица смотрелась у сорокапятилетнего мужика явным атавизмом. Также, как и неухоженные усы. Так же, как и золотой зуб. Также, как и жилетка, прошитая конским волосом. Так же, как и пахнущие терпким потом подмышки. Уехать бы с ним, даже без обручального кольца на пальце, — и жить в кирпичном доме, рожать каждый год по двойне, доить коз, подвязывать лозу и давить какой-нибудь шардонне голыми пятками…

Шардонне.

Почему я вспомнила о шардонне?

Виноград сорта шардонне нравился Монтесуме-Чоколатль. Монтесума попала в затруднительное положение из-за меня. А я попала в затруднительное положение из-за убийцы Олева Киви. И совсем не факт, что этот убийца не сидит сейчас передо мной. Так почему я пялю на него глаза и ничего не могу с собой поделать?

Не мешало бы прислушаться к себе.

Но тело мое молчало. Да и тело Аурэла Чорбу наверняка помалкивало.

И все же, все же…

Траченный молью, горбоносый, заскорузлый молдавский крестьянин был совершенно ослепительным мужиком. Такой вполне мог заколоть виолончелиста и оставить Нож в груди: исключительно из любви к широким жестам. Исключительно…

— Да ты, я смотрю, засыпаешь, — как сквозь вату донесся до меня голос Чорбу. — Идем-ка в кроватку.

Он осторожно снял с меня ботинки и перенес на кровать. И я тотчас же закачалась на волнах выпитого за вечер вина. И дождь за окном… Или это Аурэл принимает душ, чтобы лечь рядом со мной и научить меня целоваться?.. Что ж, он не встретит никакого сопротивления с моей стороны. Зато как чудесно будет увидеть во сне его виноградники!.. А утром проснуться и…

Я подскочила как ужаленная: к моему величайшему изумлению, весь хмель куда-то пропал. Исчез. Выветрился сам собой. И все потому, что один раз я уже проснулась утром в этой гостинице. Этажом выше. И обнаружила бездыханный труп рядом с собой!..

Так стоит ли испытывать судьбу дважды?

Аурэла Чорбу в комнате не было. Что ж, тем лучше теперь я буду избавлена от тягостных объяснений.

Я подхватила ботинки, бросила прощальный взгляд на спиртное, которым был приправлен номер экзотичного молдаванина. И, осторожно прикрыв за собой дверь, оказалась в коридоре.

О том, что Аурэл Чорбу ринется за мной, я нисколько не беспокоилась.

Не ринется.

Он достаточно мудр, чтобы уважать чужой выбор.

Усевшись на мягкий, скрадывающий любой звук ковер, я зашнуровала ботинки и огляделась. Прямо позади меня оставался номер Чорбу. Если стоять к номеру спиной, то слева, в № 1, живет немец Гюнтер Кноблох. А справа — в № 4 — Калью Куллемяэ. И все они выпивали в одной компании с молдаванином и актером Ильей Слепцовым. Странная компания, ничего не скажешь. Что общего у Слепцова и Куллемяэ или у Гюнтера Кноблоха со всеми остальными? Представить бизнесмена-аккуратиста из Гамбурга, пожирающего коньяк крестьянина-забулды-ги из Молдавии, я была не в состоянии.

И потом — Тео Лермитт. Пятым в этой компании был Тео Лермитт, Чорбу так и сказал — «и еще какой-то иностранец». Но почему умница Аурэл никак не определил его? Да еще кисло улыбнулся, упоминая о нем. «Еще какой-то иностранец» — слишком расплывчатая формулировка. И слишком унизительная. Хотя всех остальных участников попойки он назвал — если не по имени, то хотя бы по профессии. А Тео Лермитга — нет. Хотя специальность гражданина Швейцарии, проживающего в финском городе Лаппенранта, должна была согреть душу поэта.

Должна была согреть — и не согрела.

О боже, мне никогда и ни в чем не разобраться!..

Я прошла до конца коридора, уставленного большими напольными вазами с цветами, и оказалась перед запасной лестницей. На то, чтобы изучить ее, мне хватило нескольких минут: внизу, на первом этаже, она упиралась в несколько комнатушек при кухне; здесь же имелся выход в бар.