— Там, где ты видишь уважаемого всеми государственного деятеля, я вижу алчность и скупость. Где ты любуешься красотой, я смотрю на стареющую кокотку. Вот ты говоришь с врачом и думаешь, что он помогает людям, я же вижу тщеславие и презрение ко всем окружающим. Ты увидишь молодого аристократа, для меня же это будет транжира, проматывающий состояние своей семьи. Ты решишь, что этот старец мудр, я же знаю, что он заставляет детей ублажать свою вялую плоть, — Людовико хмуро улыбнулся. — Некоторое время я полагал, что это и есть мое предназначение. Что я должен наказывать зло, причем каждое по-своему. Я строил настолько хитроумные планы, что грешники погибали от собственных злодеяний. Но если вначале это придавало моей жизни какой-то смысл, то потом моя радость померкла. Все это не стоило моих усилий. Куда бы я ни посмотрел, повсюду люди сами навлекали на себя несчастья. Я гордился своими успехами, а грешники и так были бы наказаны, пусть и без моего участия. Чтобы люди стали хуже, достаточно одного моего присутствия. Все, на что я обращаю взор, тускнеет, чего я касаюсь, погибает от злобы. Цветы вянут при моем приближении, все добродетели становятся в тягость. А есть и те, кто умирает от истощения, будто я заражаю их чумой. Впрочем, может быть, все сложилось бы так же, не будь меня рядом? А я просто этого не подозреваю?
На этот вопрос у Никколо не было ответа. Он хотел бы утешить Людовико, но месяцы, проведенные в этом ужасном месте, сковали его язык. «По крайней мере, здесь тоже ад, пусть и без созданий Тьмы».
— Это невозможно, — наконец нашелся он. — Вот моя семья. Ты приходил к нам, гостил у нас, вел дела с моим отцом. И ничто не истлело, никто не умер. А я всего лишь сын моего отца.
Людовико мрачно рассмеялся, и у юноши мурашки побежали по телу.
— А ты уверен в этом, мальчик? Может быть, мне рассказать тебе кое-какие детали этих дел? Пару отвратительных грязных подробностей? Сказать тебе, с кем твой отец вел дела? Как он зарабатывал деньги, на которые вы так безбедно жили? Как вы выстояли во время войны, когда многим пришлось бежать?
Никколо хотелось закричать, наброситься на этого человека — на это создание! Назвать его лжецом, избить его, принудить замолчать. Но он не шевельнулся. Юноша понимал, чего он так боится. Людовико мог открыть ему правду.
— И только Валентина не такая, — продолжил вампир. В его голосе зазвучала нежность. — Когда я с ней, мне кажется, что я встречу следующий рассвет без боли, без слабости. Она свет моего темного мира, искорка в бесконечной ночи. В моей ночи.
— Что ж, теперь ты ее не увидишь, — злорадно фыркнул Никколо. Хоть что-то хорошее.
— Это она попросила меня найти тебя. Когда ты исчез, вряд ли кто-то волновался за тебя сильнее, чем Валентина. Ирония судьбы, правда? И в доказательство моей любви к ней я отправился в путь.
— Это
— Да. Я сделал это по просьбе Валентины. Не думай, что я пришел из сострадания к тебе или из-за подобной глупости. Я уже давно понял, что не являюсь орудием Бога, потому что Бога нет, — Людовико сказал это с таким жаром, что Никколо невольно улыбнулся.
Слова вампира тронули его, напомнили ему Перси.
— Ты говоришь прямо как Шелли, — заметил он.
— Этот странноватый молодой поэт? Вряд ли, Никколо. Если кто из нас и был на него похож, так это ты.
— Был?
— Он погиб. Утонул во время шторма. Друзья сожгли его труп на месте. Ох, прости, ты не мог этого знать. Это произошло уже после твоего исчезновения. Знаешь, я не забывал о твоих друзьях из Женевы.
— Так Шелли мертв? А что ты знаешь о Китсе, которого он тоже сделал… — Никколо запнулся, но Людовико лишь покачал головой. — А Байрон?
— Пару месяцев назад он поехал в Грецию. Я слышал, что его там чествуют как героя, хотя на самом деле там все только и делают, что сидят на одном месте и поздравляют друг друга с победой.
— Остался лишь один, — сжав губы, Никколо вздохнул.
— Но и ты не человек, — Людовико задумчиво посмотрел на него. — Больше не человек. Ты изменился. Мне кажется, что что-то брезжит в глубине твоей души. Не забывай, я способен увидеть твою сущность.
Из-за края ямы донеслись какие-то голоса, затем вниз спустили лестницу.
— Пора идти работать, — шепнул Никколо. — Удачи тебе.
— Когда ты сказал, что я похож на Шелли, ты же не просто хотел меня обидеть? Ты имел в виду не его идеалы и мировоззрение, а кое-что другое.
От факелов было больше тени, чем света. Работа завершилась, и их привели обратно в яму.
На этот раз Никколо не стал участвовать в ставших привычными распрях по поводу еды, а сразу же уселся у стены рядом с вампиром. Видимо, Людовико тоже не хотел есть. «А может быть, это ему и не нужно».
— Шелли был невосприимчив к моему воздействию, — признал вампир, проведя ладонью по волосам. — И это само по себе было интересно. С тобой то же самое. Я чувствую что-то странное в твоей душе, Никколо. Оно скрыто, но уже готово разорвать цепи.
— Как у Шелли?