Ритуал тьмы

Юноша попытался устранить наибольший беспорядок, но не успел он проделать на полу дорожку ко входу в комнату, как опрокинул почти полный стакан. Вздохнув, Никколо понял, что вряд ли успеет привести тут все в приличный вид.

— Заходи.

В комнату вошла сестра. Никколо опять с удивлением отметил, насколько она изменилась. Девочке недавно исполнилось четырнадцать, но она уже вела себя как настоящая светская дама. Платье было сшито a la mode[53], а темные локоны, раньше такие встрепанные, были аккуратно уложены. На личике Марцеллы отражалось искреннее беспокойство. Обводя взглядом комнату с царящим здесь хаосом, юная леди даже не пыталась скрыть свое неодобрение. Никколо был очень рад, что увидел сестричку, вернувшись домой, но сейчас он чувствовал, что отдаляется от нее, и осознание этого причиняло ему боль.

— Опять читаешь?

— Работаю, — сказал Никколо, чувствуя, что оправдывается.

Странно, ведь это он был старше сестры, а не наоборот, но почему-то не ощущал этого. Может быть, все дело в том, что Марцелла была для его родителей примерной дочерью и делала то, чего от нее ожидали. Граф и графиня гордились ею, а Никколо не удавалось добиться их расположения. «Скорее наоборот, — подумал он, но чувство вины оказалось мимолетным. — С другой стороны, я ведь не доставляю им никаких неприятностей».

— Я волнуюсь за тебя, Никколо, — без обиняков начала Марцелла, словно прочитав его мысли. — И мама с папой тоже.

Вздохнув, юноша переложил пару манускриптов со стула на пол и предложил сестре присесть. Марцелла осторожно устроилась на стуле, а Никколо кое-как освободил себе место на кровати.

— Я знаю, — резко заявил он, надеясь сразу же сбить Марцеллу с толку.

— Ты прячешься тут, — как ни в чем не бывало, продолжила его сестра. — Общаешься со странными и, откровенно говоря, совершенно непристойными типами…

— Это связано с моей работой, — перебил ее Никколо, обведя рукой комнату. — Они находят для меня книги.

— Это какие-то подозрительные личности, и это еще мягко сказано. В любом случае только с ними ты и общаешься. Ты не ходишь гулять, не посещаешь приемы, обедаешь один, часто болеешь.

При этих словах Никколо опять начала мучить совесть. Вскоре после возвращения он притворился больным, чтобы отец не отправлял его в армию, ведь обычные уговоры не помогли. Постепенно напускная болезнь вошла у Никколо в привычку, и он говорил о разнообразнейших недомоганиях, чтобы его оставили в покое. На самом же деле юноша чувствовал себя здоровым и сильным, готовым вырывать с корнем деревья, если придется. Он объяснял этот прилив сил своим Conditio[54] — так он уже несколько месяцев называл это состояние. Красивое слово, за которым скрывалась страшная тайна.

— Ты похоронил себя в своих изысканиях.

С этим упреком сложно было не согласиться.

— И ты больше не пишешь! С момента своего возвращения ты не прочитал мне ни строчки. Для тебя это всегда было так важно, а теперь… — Марцелла подавленно замолчала.

Никколо хотелось обнять сестру, как раньше, утешить ее, но он не решился. Его Conditio больше не проявлялось, но он не доверял себе. По ночам юноша не мог уснуть, ворочался в постели, думал о том, какие из его мыслей, чувств, а главное, инстинктов на самом деле принадлежали ему самому, а какие исходили от чудовища, скрытого в глубине его души.

— Тогда я был еще молод, — беспомощно сказал Никколо, будто это что-то объясняло.

Но Марцеллу так просто не обмануть. Она слишком хорошо его знала, даже сейчас, после долгой разлуки, и к тому же она очень повзрослела за эти годы.

— Ты и сейчас еще молод. Но ты уже не тот Никколо, которого я знала. Ты изменился. Ты словно… одержимый.

«Одержимый — вполне подходящее слово, — подумал он. — Впрочем, слово «жертва» подошло бы еще лучше». Никколо вспомнились мрачные картины в замке в Коппе: собаки гонят волков на холм. Ему хотелось обо всем рассказать младшей сестре, поделиться с кем-то своей ношей, но он боялся последствий. «Я никому не могу сказать, кто я. Как им понять это? Возможно, даже то, что я живу с ними, само по себе ошибка. А что, если я превращусь в волка и нападу на кого-то из них? Что, если на меня опять начнется охота? Нет, нельзя впутывать во все это мою семью. Я должен защитить их».

— Я изменился, — холодно ответил Никколо, хотя вовсе не собирался говорить так агрессивно. — Вырос. Я уже взрослый, и мне неинтересен весь тот вздор, что так волновал меня раньше.

— Вздор… — Лицо Марцеллы окаменело.

Та девочка, с которой Никколо жил до своего гран-тура, выпустила бы свой гнев наружу и, скорее всего, запустила бы сейчас в него книгой, но теперь же сестра скрывала свои чувства, и только на мгновение в ее глазах блеснула ярость.

Развернувшись, Марцелла сквозь зубы попрощалась и вышла из комнаты, а Никколо все сидел и сидел на кровати, вот уже в тысячный раз обдумывая, что же предпринять. Но, как и раньше, он не мог найти выход из сложившейся ситуации.