Ритуал в древней Месопотамии

Не следует считать зимние священные браки новшеством ассирийских времен, Ашшурский ритуал имеет прототип, о котором очень глухо упоминают шумерские тексты III династии Ура и вавилонские комментарии на календарные праздники. Так, месяц Шабату называется здесь «месяцем праздника в честь Энлиля». В шумерское время на этот месяц приходится оплакивание жертв в Ниппуре, плакальщицам выдаются пиво и мука. В те же дни подносится вино Энлилю, Нинлиль и богу ветров и дождей Ишкуру (позднее Адад или Даган). Месяц Шабату провозглашается любимым месяцем Энлиля. Что это за месяц? Время максимального холода, шквалистых ветров, ливневых дождей, сверхраннего разлива каналов. Время угрозы всеобщей жизни, катастрофы всего бытия. Затапливаются жилища, разрушаются храмы, от натиска стихий погибают люди. Месяцем Шабату управляют два божества: Энлиль (олицетворение сил пространства и естественного хода вещей) и Иш–кур–Адад–Даган (стихия ветра и дождя). Да и само аккадское название этого страшного времени переводится как «побивание (ветром), сметание (всего на своем пути)», и применяется это слово к описанию всемирного потопа. Вот каково время, когда совершается зимний священный брак. Это сочетание праздника и плача, брак вопреки гибели мира, брак как противостояние мировому хаосу, желающему поглотить бытие. Но почему в памятниках шумерской словесности не удается найти ни строчки о зимней свадьбе Энлиля и Нинлиль и вообще о зимнем браке (за исключением, может быть, мифа о потопе)? Ответа на этот вопрос мы пока не знаем. Весенние браки совершаются всегда в месяце Айару (апрель—май), в пору обновления природы. Их довольно много. Это к брак Мардука и Царпаниту в Вавилоне, и весенний брак Набу и Ташмету в Ашшуре и Кальху, и брак Набу и Нанайи в Борсиппе и Вавилоне, и память об урукском браке Инанны и Думузи (Иштар и Таммуза), проступающая из многих памятников словесности. Вне всякого сомнения, источником и образцом всех многочисленных вариантов весеннего брака стал именно старый урукский ритуал, с которого, по большому счету, и начались все ритуалы Древней Месопотамии. Старая, классическая история брака царя и жрицы получает в послешумерское время новый сюжетный поворот. Вот как выглядит он в ассирийской песне (мы приводим только сюжетно важные строки):

Иштар повсюду ищет Таммуза: «Мой пастырь! Мой пастырь!»
Стадом своим он управляет, пастбище ищет с сочной травою,
Очи его в лугах и долинах, в степи и в горах водопоя ищут.
Иштар возлюбленного увидала, к нему пошла, ему сказала;
«Давай, о мой пастырь, я приведу своих сыновей — паси свое стадо, мой пастырь!
Пусть на лужайке твоей пасутся и Ашшура дети!»
Она приняла молитвы Салманасара, воздевшего руки,
Дала ему все, о чем попросил он.

(9, 118)

Теперь Инанна–Иштар, разыскав Думузи–Таммуза, не клянется ему в своей любви, не жаждет немедленного свидания — нет, ее мысли весьма далеки от желания личного счастья. Она вручает попечению Таммуза граждан Ассирии, после чего принимает мольбы царя. Царь не участвует в священном браке, он только использует благосклонность его участников в своих политических целях. И это очень важный факт, говорящий об идеологических изменениях в понимании священного брака: брак нужен для подтверждения легитимности царя и для охраны народа богом–пастырем, сам же царь является наблюдателем и только молится о процветании своей страны. Причем доходчивость его молитвы, по–видимому, напрямую зависит от исхода брачной церемонии. Такое вынесение царя за скобки обряда стало причиной постоянной тревоги правителей за успешность его проведения. В ассирийских и нововавилонских письмах постоянны напоминания царей о своевременном изготовлении брачного ложа, о его декорировании и омовении, о подготовке храма к церемонии и т.д. Правитель тревожится о том, что он не в состоянии подготовить и осуществить сам, но что непременно повлияет на дальнейший ход его жизни.