Ритуал в древней Месопотамии

Типичным примером весеннего священного брака является неплохо документированный брак Набу и Ташмету в ассирийских городах Ашшуре и Кальху. Ритуал проводился на протяжении девяти дней, с третьего по одиннадцатое число месяца Айару. Третьего во внутренних покоях храма воздвигалось брачное ложе. Затем основные действующие лица обряда торжественно входили в храм — каждый из своего святилища: Набу покидал школу, Ташмету — мастерскую, При встрече боги коротко беседовали, после чего вечером четвертого числа ложились в брачную постель. Пятого утром для новобрачных устраивалась обильная трапеза, в которой кроме них принимала участие администрация храма. Затем в течение пяти следующих дней чета пребывала в брачных покоях, а в это время подготавливались к приему богов сад и игровая площадка. Одиннадцатого числа бога Набу сажали на колесницу и в сопровождении главного администратора храма везли сперва в роскошный цветущий сад, а затем в парк, где проводились какие–то игры в честь новобрачных и где в жертву им приносились дикие быки (возможно, считалось, что Набу лично убил их на охоте). Где в это время находилась Ташмету — неизвестно. Вполне возможно, что она не покидала брачных покоев (9, 93—135).

Обо всех обстоятельствах, связанных с проведением ритуала, мы узнаём из донесений ассирийским царям. Становится ясно, что царь не только не принимал участие в ритуале, но даже не был его зрителем и получал подробный письменный отчет от своих секретарей о проведении священного брака. Хочется спросить: «Почему же могущественный властелин Ассирии не был допускаем к свадьбе богов?» Можно ответить на этот вопрос двояко. Первый вариант ответа — царь не считал обряд священного брака главным событием своей жизни. Это правильно, поскольку давно прошло то время, когда власть правителя Месопотамии зависела от степени удовлетворенности богини во время священного брака. Уже в эпоху Хаммурапи маскулинное начало вышло вперед и мужская воля к победе стала доминировать как в политике, так и в религиозной идеологии. Второй вариант ответа — царь был удален от богов гораздо больше, чем это было ранее. И это тоже верно. И вавилонские, и ассирийские правители и думать не смели о самообожествлении или о своей близости к богам. Напротив, с ходом истории увеличивалась дистанция между людьми и богами, так что царь с полным основанием мог считать себя пылинкой на сандалии своего бога. Увеличение же дистанции связано с расширением человеческого кругозора вследствие непрерывных войн между удаленными друг от друга странами. Мир оказался больше рода, общины, города, даже больше самой большой страны. Поэтому и боги воспринимались не как родственники, а как суровые начальники, командиры я повелители судеб мира. Боги вступали в брак только между собой, а царь был всего лишь их чиновником, недостойным даже смотреть на священную свадьбу.

Осенний брак Ану и Анту в селевкидском Уруке совершался в дни осеннего равноденствия, в месяце Ташриту. Он длился от одиннадцати до семнадцати дней (по различным текстам) и повторял почти весь сценарий брака Набу и Ташмету. Исключительным новшеством были только символы ритуала: Ану обозначается здесь как Скипетр, Анту — как Сандалия, Богиня снимает с ноги сандалию, как бы теряя ее, что, по мнению ряда фольклористов, обозначает приглашение мужчины к брачным играм (этот же мотив есть и в сказках, например в «Золушке»). Все остальное — и пребывание в брачных покоях, и утренний завтрак, и вывоз на прогулку — дословно повторяет ассирийский сценарий (9, 108–109).

• Омовение и отверзание уст бога

Подобные церемонии известны в Египте, а также у множества примитивно живущих племен. Как мы знаем, в шумерских источниках упоминание этого ритуала впервые встречается только во фрагменте статуи R Гудеа (о чем уже было сказано выше). В эпоху III династии Ура периодически устраивались ритуалы отверзания уст для статуй посмертно обожествленного Гудеа; тексты старовавилонского времени из Мари упоминают некоего жреца Индагру, принимавшего участие в аналогичном ритуале. Полное описание ритуала дает только неаранжированный текст Новоассирийского времени, дошедший в ашшурских, ниневийских и вавилонских копиях, а также некоторые фрагменты (IX–VII вв.) из Султан–тепе (10, 5–31). У ритуала омовения и отверзания уст масса вариантов и мест проведения, и наше изложение его будет некоей средней версией, основанной на данных вавилонских и ассирийских текстов (полный перевод вавилонской версии см. в Приложении).