Наутро все болело и ломило так, будто вагоны разгружал без перерывов на обед и перекур, ныли мышцы, тянули бедра, голень, спина и все остальное. Гиин выглядела не лучше, помятая и не выспавшаяся, ходит не спеша, ступая не совсем уверенно и как-то в раскарячку. Ее видок меня, откровенно говоря, порадовал, месть за ее пренебрежение свершилась, и расплата будет теперь терзать хозяйку дома еще не один день.
— Чего скалишься, дорвался до бабы, и рад, — заметила она мою ухмылку, — без моей помощи и на треть бы не сгодился.
— Может и так, но все равно — хорошо! — и вопреки своему состоянию не стояния вдруг отметил, что это таки правда, настроение отличное и жизнь, вроде бы, налаживается. И всего-то и требовалось, повысить свою самооценку за счет женского внимания и ласки, и плевать что гоблинши, почти все идентично. Просто ростом пониже и остальное поменьше, а так один в один.
— Сейчас завтракаем и наружу, а пока разведи костер.
И вот тут пришлось столкнуться с проблемой — дрова на растопку есть, сам носил, а вот спичек нет, шалашиком деревяшки сложил и стою, затылок чешу. Что делать дальше, без понятия.
— О, боже, ну что ты за мужик такой, — Гиин подошла, сыпанула на поленья какой-то порошок и взмахнула рукой, сопровождая жест еле слышным шепотком, пламя вспыхнуло резко и тут же облепило угощение, мгновенно вгрызшись в него и разгораясь с каждым мгновением все больше и больше.
— Теперь воды в казан налей, — я подчинился, наполнив его почти на две третьих. Затем туда были высыпаны уже нарезанные гоблиншей корешки и прочая зелень, добавлены специи, от которых просто умопомрачительно пахло, и варево, долженствующее стать вскоре нашей похлебкой, мерно забулькало, начав закипать.
После трапезы вновь приступили к уроку, причем начало мне вовсе не понравилось. Гиин взяла у меня мой нож, затем схватила за руку и чиркнула лезвием поперек запястья, перерезая вены. Кровь побежала веселым ручейком, красным, пульсирующим, и невероятно горячим, последнее удивило почему-то больше всего.
— Теперь смотри, заговор на крови ради заживления небольших порезов и царапин, самое простое, что знает и умеет любая знахарка. Почти не требует умения и сил, риска никакого.
На протяжении всей ее речи кровь капала и капала, собираясь на тыльной стороне ладони и орошая землю. Она что, и дальше будет так болтать, пока истекаю, словно свинья недорезанная? И отшельница, словно поняв мои опасения, приложила окровавленный клинок лезвием к ране и глухо, нараспев произнесла:
— Мелкая боль, мелкая хворь, кровью заклинаю, изыди в мир иной, уберись совсем, не оставь следов, да будет так, — и резко чиркнула острием еще раз. Я выпучил глаза, запястье, хоть и в крови, но уже не пульсировало и не отдавало мою жизненную влагу, провел пальцем по месту пореза — ничего, даже шрама не осталось, круто.
— Теперь пробуй сам, — она всунула мне нож и стала ждать.
Слегка скривившись, чем вызвал ее презрительную усмешку, взял себя в руки и чиркнул по запястью, черт, опять я ранен, вот же ****ь! Быстро приложил к порезу клинок и пробубнил, стараясь повторить ее интонации и распев:
— Мелкая боль, мелкая хворь, кровью заклинаю, изыди в мир иной, уберись совсем, не оставь следов, да будет так, — и полосую запястье вторично. Жесть! Просто жесть! Да я маг хренов, самый настоящий маг, круто!
— Что, понравилось? Только учти, это самый мизер, любой ребенок сможет повторить, да только не каждый об этом знает, бегут, как дураки к целителям и знахарям, хотя прекрасно могли бы и сами справиться.
— И что, так уж никто и не знает о таком? — поднимаю на нее взгляд.
— Забыли, — пожимает плечами, — да еще и боятся, магия крови, как ни как, под запретом такое. К югу отсюда есть страна, так там инквизиция просто лютует, сжигает живьем за любой намек на подобную волшбу.
— Изверги, туда точно не пойду.
Гоблинша усмехается.
— Ну, ну, ходок, теперь слушай дальше.