Ритуалист (СИ)

Весь оставшийся день до вечера я просидел под одним и тем же деревом, потому как, словно стремясь поддержать мое херовое настроение, припустил хороший такой ливень, довольно быстро загнавший под разлапистые ветви ближайшего лесного исполина. Мок все равно, крона не давала полной защиты, пропуская редкие капли, противно барабанящие по макушке и плечам, но все равно лучше, чем в паре метров отсюда. Там буквально обстрел какой-то шел, небо, словно взбесилось, решив добавить к моей ноющей ноге еще и простуду, а носом шмыгать я уже начал. Сложить же два и два тогда еще не мог.

Дальше хуже, рывок в свою сторону заметил лишь под конец, когда до столкновения оставались лишь доли мгновения, и все, что смог, это выставить перед собой руку.

— Аааа! — острая боль в предплечье тут же дала знать, что ее, конечности, по сути больше нет, кость явно треснула, заливая сознание рвущими его на части потоками расплавленного железа, горло же выдавало совсем не человеческие обертоны, буквально источая затопившую тело муку. Так худо мне здесь еще не было, а челюсти твари продолжали сжиматься, иногда рывками перехватывая чуть выше, и я чуть не кончался от этого, выдавая такие обертоны, что в округе вся живность давным-давно уже должна была сбежать в ужасе. Спустя секунд пять, банально обоссался, на глазах стояли слезы, тело перестало слушаться, подвластное лишь корежащей его боли, и конец казался таким близким. А затем словно сдвинулось что-то, переключившись в голове, глаза застыли на трехгранном клинке, рука тут же метнулась к нему — и началась месть.

— На, сука! На! Сдохни! Сдохни, тварь! На! На! На! Получай! — я штрыкал его и штрыкал, так сильно и быстро, как только мог, а неведомый зверь продолжал грызть мою руку, жутко взвизгивая после каждого удара. Спустя некоторое время его хватка ослабла, но боль в изжеванной руке не унималась, шкуродер же безостановочно входил и выходил из податливого пуза, там уже было просто решето, вовсю хлещущее кровью и еще чем-то отвратно пахнущим, но я не останавливался, вгоняя нож снова и снова, словно войдя в раж.

Наконец, тварь отвалилась вздрагивающей, издыхающей грудой мяса, придавив мне ноги и заливая все вокруг сочащейся гадостью из вспоротого нутра. Я же, сцепив зубы, уже отъезжал, не в силах больше терпеть терзавшую тело агонию. И по какому-то наитию, поддавшись первой мелькнувшей мысли, прошептал:

— Кровь к крови, моя жизнь — твоя смерть, — и, вогнав нож по самую рукоять в шею зверя, потерял сознание.

Очнулся от того, что было жутко холодно, казалось, инеем покрылись не только нос и уши, но еще позвоночник, зубы и даже яйца, вот сейчас встану, и зазвенят, блин. Пришлось открывать глаза и подниматься, еще воспаление подхвачу, вообще красота будет, нужно согреться и найти-таки, что пожрать, нутро вновь расстроено заурчало. И только тут до меня дошло, что абсолютно не чувствую боли, словно и не измочалена у меня рука в кисточку, глянул, и чуть не ахренел. Целехонькая, ни единого шрама, ни единого следа после клыков, а тварь-то не маленькая, зубки те еще, но пострадала лишь рубаха, лишившись рукава, свисающего теперь окровавленными лохмотьями. Зверь же неподвижно валялся у ног, "Лесная крыса" — прочел над ее головой, название горело блекло серым, явно намекая на ее абсолютную и окончательную не жизнь. В шее, рукоятью вверх, застрял мой шкуродер со странной формой для клинка, первый раз такой вообще вижу, ели честно. В общем, с почином тебя, ритуалист хренов — губы сами растянулись в улыбке.

— Вот оно как, — шепот вышел какой-то злой, неестественный, но мне было похер.

Первый бой с оружием в руке и враг повержен, а я жив, сука, жив, понимаешь, гребаный ты мир, и ты еще заплачешь у меня кровавыми слезами! Рывок, и клинок оказывается на свободе, нужно его вытереть. Наклоняюсь, и тут же замираю — нога, черт, нога не болит! Ай да я, ай да молодчина! Вытерев лезвие о шерсть твари, вспоминаю о книге, тут же нахожу ее глазами, и плечи бессильно опускаются.

— Ну что за скотство? — фолиант раскрыт страницами вверх и мокнет в луже, строки расплылись по посеревшей бумаге темными, нечитабельными разводами, и мне почему-то кажется, что там уже и читать-то нечего. Потому как книжке настал полный и окончательный *****ц!

Так и есть, держу эту макулатуру на вытянутой руке, вниз капает подкрашенная вода, листы уже не склеены, они размокли и единственное, куда их еще можно пустить — это высушить и подтирать ими зад, когда решу пойти погадить.