Важно, что в изложении разговора со Свердловым Троцкий привёл и мотивировку принятого в Москве решения о расстреле Романовых: “Ильич считал, что нельзя нам оставлять им (противникам. —
Однако этот большевистский аргумент опровергли сами Романовы, чудом уцелевшие. Ни Мария Федоровна, мать Николая II, ни сестры, ни его двоюродные братья не стали «знаменем» контрреволюции.
В оправдание цареубийц приводится и стремление большевиков расправиться с Романовыми «по закону», по приговору народного суда, не дав толпе растерзать их. Например, приводятся угрозы местных анархистов под руководством Жебенева. В воспоминаниях участника расстрела царской семьи М.А. Медведева (Кудрина) есть такая фраза: «Лидер же анархистов Жебенев кричал нам в Урал-Совете: “Если вы не уничтожите Николая Кровавого, то это сделаем мы сами!”» (РЦХИДНИ. Ф. 588. Оп. 3. Д. 12. Л. 43–58).
Ленин, как показала, в частности, история с переправкой его и ближайшего его окружения в кайзеровском запломбированном вагоне, всячески старался не оставлять следов, творя свои грязные дела, чтобы войти в историю ничем не запятнанным «вождем мирового пролетариата». Известна же его фраза: «Революцию делают чистыми руками». И все же достаточно наследил этот злодей, до которого ой как далеко всем шекспировским злодеям, вместе взятым. Ленин, скорее всего, не только знал о цареубийстве, его подготовке и исполнении, о чем свидетельствуют и его соратники, и подписи Ленина на телеграммах и документах, полученных из Екатеринбурга, но и дал на это свое согласие. Скорее всего, устное. Соответствующего документа пока не нашли. Либо плохо искали. Но и без такого документа понятно, чего добивались в России Ленин и такие его ближайшие соратники, как Троцкий, Свердлов, Зиновьев, Каменев, Дзержинский и иже с ними.
«Странным выглядит утверждение, что не существует “официального решения” об убийстве царской семьи. Конечно, не существует! — пишет историк П. Мутатули. — Ни Свердлов, ни Ленин не были бы выдающимися конспираторами, если бы все свои преступные планы объявляли “официально”. В убийстве великого князя Михаила Александровича, в убийстве Алапаевских мучеников, в расстреле адмирала А.В. Колчака в 1920 году мы видим тот же большевистский почерк, что и в убийстве царской семьи: преступления совершались тайно, по приказу из центра, причём ответственность за принятие этих решений брали на себя местные партийные власти. При этом тела жертв, как правило, уничтожались без следа».
А вот, например, телеграмма Ленина по поводу расстрела Колчака: «Шифром. Склянскому. Пошлите Смирнову (РВС 5) шифровку. Не распространяйте никаких вестей о Колчаке, не печатайте ровно ничего, а после занятия нами Иркутска пришлите строго официальную телеграмму с разъяснением, что местные власти до нашего прихода поступали так и так под влиянием угрозы Каппеля и опасности белогвардейских заговоров в Иркутске. Ленин. Подпись тоже шифром. Беретесь ли сделать архинадежно?» (См.:
Как видим, все очень схоже с убийством царской семьи. Тайное «архинадежное убийство», «белогвардейский заговор» как предлог для убийства, бесследное сокрытие трупов.
Поэтому из всех вышеприведенных прямых и косвенных свидетельств утверждение официального представителя Следственного комитета об убийстве царской семьи на основании «самостоятельного решения» Уралсовета выглядит откровенно притянутым за уши.
По своей жестокости большевистская революция октября 1917 года и последовавший за этим красный террор побили все революции предыдущие, и выше приведено тому достаточно примеров. Главари озверевшей банды международных политических террористов, захватившие власть в России, понимали, что одними обещаниями светлого будущего они эту власть не удержат. Поэтому и была сделана ставка на «якобинский террор» по образцу Французской революции и Парижской коммуны, которым они всячески подражали во всем — от зверств до масонских ритуалов, на запугивание и так парализованного страхом народа тем, что зверств будет еще больше, если он не покорится новым завоевателям. Большевики своей средневековой жестокостью пытались выработать у русского народа так называемый «стокгольмский синдром», который заключается в том, что человек, регулярно подвергаемый пыткам и издевательствам, начинает в пароксизме охватившего его ужаса любить своего палача. А заодно — запугивали и своих кадровых палачей тем, что при неповиновении их ждет такая же судьба, что и было доказано в 1937 году и в последующие годы фактически не прекращавшегося «Большого террора».