Ритуальное убийство на Ланжероновской, 26

    Анжей и Коваль сидели в тени акации и потягивали не совсем свежее пиво в ожидании очередного «языка». Они не суетились, не бегали по городу разыскивая злоумышленников или пропавшего мальчика. Много интересного можно было узнать всего за один-два стакана позавчерашнего пива, кто кого и за что подрезал в пьяной драке, почему повесился племянник миллионщика Бродского, кто истинный отец незаконнорожденного ребенка у белошвейки Рахили и как это жена почмейстера Криворучко спустила с лестницы одесского пижона Фиму Кукса, который потом два месяца  залечивал поломанную ногу и три ребра в еврейской больнице.

 - Ша, сы гейт цинг[11], - почти беззвучно процедил сквозь зубы Анжей, когда к ним приближался в развалочку Степка-болт. Это был гигант, широкая грудь выпирала из ободранной тельняшки. «Рябчик» он не снимал никогда. Такое впечатление, что он носил его со дня рождения. Иногда тельняшка  имела  вид слегка постиранной, но это только после его купания в море, купаясь и стирая одновременно. Соленая морская вода уносила  с  собой  пот  и  грязь  с его одежды и Степка-болт какое-то   время ходил  как начищенный самовар к Пасхе, но это продолжалось недолго. Каким-то чудом вся грязь пыльных одесских улиц, сухого навоза Староконного базара и будяки Сенной площади цеплялись к нему. Это его нисколько не волновало. Главная цель - заработать и купить домой хлеба, селедки и цветы своей дорогой и любимой жене-хромоножке. Удивительное дело. Бедный, малограмотный, грубый и взрывной, Степан Буряк, прозванный одесситами «Степка-болт», неземной любовью боготворил свою жену.  

    Что  он  в  ней   нашел, тихой, забитой  тяжелой   жизнью, больной девушке, да ещё хромающей на укороченную и сухую левую ножку? Она целыми днями сидела  у  дверей  их  лачуги, грела на солнце свою больную ногу и спокойно, почти безразлично смотрела на бегущую мимо их дома шумную одесскую жизнь с пьяными свадьбами на пролетках, драками на мостовой до первой крови и другими бурными проявлениями улицы. Степка всегда был готов к работе. И днём и ночью. Стоило только крикнуть: «Степка, принеси», «Степка, помоги», «Степка, подскочи на Привоз и купи полдюжины арбузов» и он громко и радостно кричал: «Болт»!!! [12]

 - Шолом Алейхем, - приветствовал «топтунов» Степка-болт,- вус цицех ын дер велт[13]. Он говорил по-еврейски почти без акцента. Да и кто не говорил на идиш в Одессе? Будь ты грек, итальянец или молдаванин, но если ты не говорил по-еврейски, то ты не одессит. Идиш был языком общений, ругани и деловых сделок в Одессе. Это не мешало в пьяной драке или скандале по бытовым вопросам, кричать:                                 

 «Жидовская  морда, пархатый  жид, всех  вас перережу, что загубили нашего Христа». В пьяном угаре, в бешенной злобе на тяжелую жизнь, на нищету и бесправие, а не на таких же бедных и обездоленных евреев, мыкающих горе наравне с пёстрым одесским людом.

 - Сы цит а хойшех,[14] прямо дым идет, - в тон отвечали ему Анжей и Коваль. – Ну, что скажешь, Степан, как житуха?

 - Какая житуха? Уже шарик шпарит в макушку, а я не заработал ни гроша. Податься на вокзал, што ли, скоро московский пришпилит, может чего перехвачу.

 - Ну, до московского ещё целый цугундер (много), сядь и потяни пивка холодного. Анжей пододвинул к краю камня мутный стакан, налил в него до верха пива, призывно, широким жестом приглашая Степку в компанию.

  - Да. Жутко стало жить в нашей тихой Одессе, - издалека начал Коваль, вызывая собеседника на разговор.

 - Шо говорить. Вот, днясь, заграбастали Петьку с братвой в академию (тюрьму), избили его до бездыханности,- с сожалением сказал Степан. - Та шо за жизнь, вон ужэ солнце башку шмалит, копейки не заработал. Да, я это уже говорил.

 - Это ничего, отоспится, похлебает кваску и будет как стеклышко, - в ответ бросил Анжей. – Хуже того, пацаны стали пропадать. Куда их девают? Зарезали и на Привоз заместо говядины продают по дешёвке?

 - Да, Б-г с тобой, что мелешь. До этого, не дай Б-г, ещё не дохромали. Народ говорит – евреям кровь требуется для мацы, но я не верю, не берут евреи кровь, сам видел на бойне, как они ту кровь выбирают, чтоб и следа не было в мясе, - убедительно высказал Степан.

 - Степан, скоро московский прибудет, дуй на вокзал, может чего перехватишь, - похлопав дружески по плечу Степана, сказал Анжей. Он понял, что от Степки больше ничего не узнаешь.

***