Ритуальные услуги

Я настолько резко крутанул ручку газа, что наш «Урал» встал на дыбы, буквально обрушив этим рывком девчушку вниз до самого конца — и я с головой ухнул в те ощущения, что полыхали во мне когда-то давно там, на Николиной Горе, когда мы с Голубкой неслись вот так же на мотоцикле через прозрачный и светлый сосновый бор, лишь каким-то чудом избегая столкновения с неосторожно метнувшимся под колеса мотоцикла стволом, и все кончилось так же быстро, как и тогда, — я почувствовал страшное облегчение оттого, что очередная ипостась Голубки медленно покидала меня, испаряясь с поверхности залитой жарким потом кожи, а чьи-то посторонние припухшие губы, шевельнувшись, приоткрылись, отпуская на волю раскаленный выдох.

— Вот это да… — Она неловко сползла с меня, подвигаясь назад, к баку, посидела на нем, раскачиваясь из стороны в сторону, и добавила: — Ну ты даешь. Может, повторим?

— Нет. — Я помог ей слезть с мотоцикла, перекинул ногу через бак, спрыгнул на землю и, приставив ко лбу козырек ладони, поглядел в ту сторону, где маячило на противоположном берегу красное пятнышко закусочного шатра: оттуда доносилось приглушенное далью рычание моторов, наверное, дали очередной старт гонке.

— Лохи, — проследив мой взгляд, повторно вынесла вердикт девочка. — Был бы там Король, он бы всех их сделал.

— Это я уже слышал. А почему — Король?

— Не знаю. — Она дернула плечиком. — Так его зовут. Я вообще-то его плохо знаю. Так, встречались пару раз на пляже.

— Занятное прозвище. Интересно, откуда оно взялось.

— Черт его знает. Может, оно от присказки, которая у него вечно вертится на языке.

— Присказка?

— Ну да.

— Какая?

— Чудная такая. Чуть что, он не «блин!» ляпнет или что-то типа того.

— А что?

— Ек-королек… Эй, ты что опять?

Она встряхнула меня за плечо.

— Да так. Не самые приятные воспоминания.

«Ек-королек!» — речевое это родимое пятнышко из разряда редких, я бы сказал, что, по теперешним временам, исключительных, именно оно так поразило меня своей ласковой, по-домашнему уютной мягкостью и засаднило занозой в долетевшей до твоего слуха фразе в тот момент, когда ты пропускал парочку одетых в темные костюмы молодых людей, выходивших из дверей институтского туалета, — «Как бы этот парень, ек-королек, не склеил ласты!» — а спустя мгновение после этого нашел на кафельном полу не подававшего признаков жизни Отара.

8

Странно, но весь остаток того дня ты ловил себя на мысли, что то и дело перед глазами встает Отарово Древо желаний, распустившееся пышным цветом в самой сердцевине промозглого, беспросветно серого декабря — и когда нес Отара на руках на первый этаж, а потом на улицу, к институтскому подъезду, куда через добрый час после вызова подкатила карета «скорой помощи», в чрево которой два санитара с внешностью служителей морга равнодушно впихнули носилки. И потом, когда, схватив частника на «Жигулях», ехал в Склиф, прибыл на место раньше санитарного «рафика», потому что он застрял где-то в районе совершенно непроходимых Брестских улиц в мертвой пробке. И, слоняясь поблизости от пологого въезда к дверям приемного отделения, тоже думал о Древе, пытаясь отогнать не вполне его приличествующий ситуации образ, — до тех пор, пока на улицу не вышел уже в сумерках высокий щуплый доктор в зеленом хирургическом костюме. Он неторопливо, обстоятельно закурил, с наслаждением затянулся, а ты все не решался спросить его — как там дела? — и он не торопился вводить в курс дела, все стоял рядом, подняв лицо к черному небу и вслушиваясь в приглушенное гудение близкого Садового с прищуром настолько едким, что от уголков глаз брызнули к вискам фонтанчики бритвенно тонких морщин, а потом просто отечески попихал в плечо, вздохнул, развернулся на каблуках и побрел к вратам приемного покоя. Взявшись за дверную ручку, он обернулся и сказал: «Все обошлось, жить этот парень будет, так что иди домой!» — но ты не двинулся с места, и тогда он вернулся и, потирая скулу, под туго натянутой кожей которой напряженно пульсировал желвак, пояснил: «Жить он, конечно, будет, но я не убежден, что он будет прежним человеком, потому что у него напрочь отбиты почки, есть внутренние кровотечения, выбит глаз и зубы», и успокоительно тронув за локоть, сказал: «Жаль, он был такой красавец, наверное, девчонкам он очень нравился!» — и только в момент прикосновения стальной хирургической руки к локтю до меня дошел смысл его диагноза: Отар — будет. Кем-то, но уже не самим собой, потому что прежний Отар надежно прописан во времени прошедшем, и, значит, Древу желаний суждено засохнуть, роняя по весне вместе с талым снегом свои вечные цветы.