Кто ж еще, кроме нее, мог знать все про всех: она пришла в нашу школу сразу после института еще, — кажется, в те ветхозаветные времена, когда мальчикам полагалось приходить в классы в форменных гимнастерках, захлестнутых на поясе ремнями, а их бритые головы украшали фуражки; и девочки тогда были строги и непреклонны и прятали свои формы за монашески унылыми покровами глухих темных платьев с белыми передниками. Конечно, тетя Аня, — она веки вечные преподавала русский язык и литературу, была завучем, некоторое время директорствовала, впрочем, незадолго до ухода на пенсию оставила этот хлопотный пост, а заодно и свой учительский стол, перебралась в библиотеку — в пахнущий канцелярским клеем и бумажной пылью сумрак, стоявший меж высокими стеллажами, — и, видимо, доживала бы свой пенсионный век в тех сладких запахах, если б не отпала у нынешнего умного поколения детей потребность в книгах: говорят, библиотеку закрыли, а на ее место переселили компьютерный класс. Тетя Аня, конечно, она — даже в преклонном возрасте она хранила в своей поразительно ясной, прозрачной памяти все названия довольно обширного фонда, имена авторов, библиотечные шифры, но кроме этого хранила все имена и образы тех, кто в положенный срок — кажется, в восьмом и десятом классах — выстраивался в актовом зале в парадные шеренги и напряженно глядел в объектив фотокамеры.
Пристроить «кадиллак» на Садовом — дело почти безнадежное, мы свернули за перекрестком в переулок, пришвартовались неподалеку от особняка, где размещалось какое-то посольство. При въезде на обнесенную глухим каменным забором территорию торчала светло-серая сторожевая будка, обитавший в ней мент выглянул из своего укрытия, окинул нас с Люкой сонным, осоловевшим взглядом и покачнулся, уставившись на «кадиллак» с таким выражением, будто в стороне от охраняемой им вотчины посольского паркинга притормозил легкий танк.
— Это всего лишь катафалк, товарищ лейтенант, — сказал я ему. — А в нем лежит покойник. Мы сейчас вернемся, только купим букет живых цветов. Посмотрите, чтоб никто не тревожил покой усопшего.
Люка, воспользовавшись случаем, направилась в магазин пополнять запасы своего холодильника, а заодно и бара. Я вернулся к Садовому, углубился в подземный переход. Тетю Аню нашел на ее месте, возле кабинок, она неподвижно сидела на раскладном стульчике и глядела перед собой.
— Паша, — бесцветным тоном произнесла она, поднимая глаза. — Какая жара.
— Да уж, — кивнул я, присаживаясь на корточки напротив нее. — Тетя Аня, у нас в школе учился один паренек… Я его, разумеется, не помню, потому что он много старше меня. У него несколько необычная фамилия — Сухой.
— Хм, Сереженька… — слабо, одними уголками губ, улыбнулась она, в ее глазах расплылось выражение ностальгически мягкого тепла. — Чудесный мальчик, он так трогательно краснеет, если не выучит урок.
Я вдруг подумал: возможно, ее жизненные силы поддерживает именно вот эта типично учительская привычка удерживать всех прошлых мальчиков и всех прошлых девочек во времени настоящем, хотя многие ведь уже давно перебрались в прошедшее, и удерживать именно в прежних образах — прекрасных, чудесных, трогательных и наивных существ.
— М-да, он определенно мальчик с головой. И очень — я бы даже сказала маниакально — увлеченный…
— Вон как? И чем?
— Помнится, в шестом классе, — она будто не расслышала мою реплику, — мы писали стандартное сочинение на вольную, с программой прямо не связанную, тему…
— «Кем я хочу стать»? — предположил я.
— Да. И я очень хорошо помню его работу.
— А что в ней было такого примечательного?
— Да, собственно, ничего. Просто пара листков, исписанных твердым почерком. И с бездной грамматических ошибок. — Она помолчала, погрузившись в теплую материю воспоминания. — Но суть не в этом. А в том, что меня несколько озадачил его выбор.
Я прикинул про себя варианты, в стандартной обойме статусов и положений, какие могли занимать юношу в те времена. Геолог. Космонавт. Инженер. Врач. Полярник. Учитель.
— А вот и нет! — улыбнулась тетя Аня, угадав ход моих мыслей. — Знаешь, кем он хотел стать? Ни за что не догадаешься.
Мне было наплевать на то, кем он хотел. Другое дело — кем стал. Подумав об этом, я вдруг ощутил легкий толчок привычной боли в левом плече.
— Он хотел командовать праздничными салютами.
Я остолбенел и с минуту пытался сообразить, что бы этот явно выбивающийся из тривиальной обоймы выбор мог означать, наверное, мальчик был в самом деле существом самобытным.