Ритуалы плавания

Я молча повернулся и ушел. Едва я оказался от него на почтительном расстоянии, меня с ног до головы прошиб пот, до странности холодный, и в то же самое время лицо мое, по контрасту, полыхало огнем. Я понял, что меньше всего хотел бы сейчас встретиться с кем-то глазами, столкнуться лицом к лицу. А что же мои собственные глаза? В них стояли слезы! Хотел бы я сказать, что то были слезы ярости, но к чему кривить душой? — то были слезы позора. На берегу наказание исходит в конечном счете от монаршей власти. На море же наказание исходит от капитана, которого, в отличие от монарха, все видят воочию. На море страдает достоинство человека. Ты словно участвуешь в поединке — не странно ли? И получается, что все мы… но я отвлекся. Чтобы не быть многословным, скажу только, что я дошел кое-как, правильнее сказать, добрел на ощупь до коридора, где расположена моя каюта. Когда же мой взор прояснился и я немного пришел в себя, я стал глазами искать бумагу с капитанскими «Правилами». И точно, она висела на самом виду, на стене возле кают. Сейчас я припоминаю и то, что, пока меня донимала морская болезнь, Филлипс говорил мне что-то о Правилах и даже называл их капитанские Правила; но лишь тот, кто был так тяжко болен, как я, может понять, сколь ничтожный след оставили в моем изнуренном сознании его слова. Но факт есть факт: бумага висела на месте. Все складывалось не в мою пользу, если не сказать больше. Я допустил, пусть по самым строгим меркам, досадную небрежность. Листок с «Правилами» висит в рамке под стеклом. Стекло изнутри запотело от влажного воздуха. Но я сумел прочесть написанное и воспроизвожу здесь наиболее важные пункты.

Пассажирам категорически запрещается вступать в разговор с офицерами, в то время как оные заняты отправлением своих служебных обязанностей на судне. Категорически запрещается отвлекать вахтенного офицера в часы вахты; обращаться к нему позволительно только по его, офицера, прямому требованию.

Теперь понятно, в какую кошмарную ситуацию я попал. Вахтенным офицером, по моему разумению, был, вероятно, тот старший офицер, который находился подле капитана, а потом, во время моей повторной попытки, — лейтенант, стоявший возле рулевых. Проступок мой был непреднамеренным, однако и отрицать его невозможно. И даже при том, что обращение капитана Андерсона со мной не было (а может статься, никогда и не будет) обращением джентльмена с джентльменом, все-таки мне следовало формально извиниться перед ним и передать мои извинения тем офицерам, коих я, возможно, побеспокоил во время исполнения ими своих обязанностей. Не следует также забывать, что мой сан по самой природе своей требует от меня смирения и стойкости. И потому я легко и быстро утвердил в своей памяти главные параграфы и тотчас вернулся на самую высокую палубу, или, пользуясь флотским выражением, «мостик». Ветер немного усилился. Капитан Андерсон прохаживался взад и вперед по своей стороне палубы, лейтенант Саммерс разговаривал с другим лейтенантом вблизи рулевого колеса, с которым управлялись два матроса, ведя огромный наш корабль вперед по пенистым морским валам. Мистер Саммерс указывал на какую-то снасть в хитросплетении такелажа. Юный джентльмен, стоявший за спиной лейтенантов, коснулся рукой края шляпы и проворно, вприпрыжку, сбежал по ступеням лестницы, той самой, по которой я только что поднялся наверх. Я приблизился к капитанской спине и остановился в ожидании, когда он обернется.

Капитан Андерсон прошел сквозь меня!

Уж лучше бы он и впрямь прошел сквозь меня — впрочем, сия гипербола довольно точно описывает случившееся. Голова его, наверное, была чем-то занята. Он с разворота ударил меня рукой в плечо, грудью толкнул в лицо, и я отлетел в сторону, растянувшись во весь рост на выскобленном добела деревянном настиле палубы!

В первый момент я просто задохнулся. В голове шумело и кружилось, с такой силой я ударился о деревянный пол. На какой-то миг мне даже показалось, что на меня сверху смотрит не один, а два капитана. Не сразу до меня дошло, что ко мне обращаются.

— Поднимитесь, сэр! Поднимитесь немедленно! Доколе нам терпеть вашу неслыханную наглость?

Я шарил рукой по палубе, пытаясь подобрать свой парик и шляпу. Дыхание у меня сперло так, что я едва мог вымолвить слово.

— Капитан Андерсон… вы просили меня…

— Я ни о чем не просил вас, сэр. Я вам приказывал.

— …принести извинения…

— Я не просил вас приносить извинения. Мы в море, а не на берегу. И в извинениях ваших я не нуждаюсь.

— И все-таки…