Рюбецаль

Кирилл, когда слушал «Rammstein» и вначале исполнял их композиции, когда только замысливал свою группу, видел «Konrad» немного иначе, чем то, что стало получаться у них уже в первый год, и намного иначе, чем то, что являла собой группа на седьмой. У тех же «Rammstein» ему дорог – Кирилл запнулся, подбирая слово, значит, говорил он вживую, если мысленный «черновик» и был, то совсем схематичный, – драматизм, даже не экспрессия и не агрессия тем более. Тогда он не смог бы так формулировать и, уж конечно, с ребятами заикнуться этим словом, «драматизм», для них это было бы слюнтяйство. Herzeleid, Sehnsucht, «сердечная скорбь», «томление» – так назывались два первых альбома «Rammstein», и это были первые для него осмысленные немецкие слова. Слушая эту музыку, он слышал выкрученное до предела, всегда хотящее быть выкрученным до предела, которое, если злится, то уперевшись в предел, – томление, отчаянье и любовь; он слышал рыдание от предельности. Даже сейчас только в разговоре со мной он может произносить эти слова, в разговоре с Ваней, например, они его самого покоробили бы, хоть он и знает, что слюнтяйства тут ни на йоту. Вот что должно было его коробить, да, кстати, и коробило, хоть он и запрещал себе пестовать недовольство, так это некоторые строки и даже целые тексты их же собственных, конрадских песен. Кирилл, увы, полностью лишен поэтических способностей, тексты поставлял человек, который даже не был участником группы. Это была его тогдашняя спутница. Да, С. Шумейко (фамилию решено было оставить, как, в шутку, разумеется, вполне себе «индастриал», а вот инициал не раскрывать – не раскрыл мне его и Кирилл, – мол, мы же все-таки не «Ария», нас женское авторство скомпрометирует). Ему казалось, что ее стихи не до конца соответствуют духу нойе дойче хэрте, но Ване и остальным они очень нравились.

А каков он, этот дух, по его мнению? Будь у Кирилла поэтические способности, о чем бы он писал?

Поскольку способностей нет, он никогда не давал себе труда задумываться об этом как следует. Во всяком случае, слов точно было бы меньше. И не было бы рифмы, или она служила бы только для опоры, а не для благозвучия, нарочно примитивная, вообще они не походили бы на тексты Линдеманна, пусть даже те по большому счету Кириллу нравятся… Проще было бы сочинить хоть один текст для примера, чем объяснить, но как раз это и невозможно, как невозможен подчас самый простой и прямой путь.

…Собственно, крещение только подтолкнуло то, что уже вовсю шаталось. Первое время, конечно, неофитский ригоризм не подпускал его даже к бывшим товарищам по группе, однако и с «металлической» тусовкой он порвал, как выяснилось, навсегда. Друзья обижались, думая, что он видит нечто греховное в музыке, но он никогда не приписывал музыке то, что может быть применено только к человеку, ее исполняющему. Нет зла в Боге, как нет его и в музыке.

Я не сказала Кириллу, что благоволением свыше ответы ровно на те мои вопросы, которые я однажды не смогла задать, пришли ко мне сами, и тем более не сказала о том, что было еще разительнее. О совпадении, которое отворяло молитвенные слезы географу доспутниковой эры, когда мореходы подтверждали бытие им предположенного; о совпадении человека, читающего в метро журнал, с тем, что я на него спроецировала, а человека, поющего внутри грозовой метал (л) ической тучи, с тем, что расслышала из этой бури.

Почему не сказала – Бог весть; как не сказала о том, что тоже учила немецкий, с помощью онлайн-курсов, просто из любви к этому языку, и читаю на нем. Предположительно и Кирилл утаивал от меня что-то, в чем открыться было бы ничуть не зазорно (хватало и того, скрытие чего поощряемо, вроде моего синдрома, о котором я, сомневаясь, не напрасно ли, молчала), но ведь не соображение баш на баш двигало мною – тогда что же? Не то же ли, что заставляет нас, заприметив в магазине или в транспорте знакомого, вполне нам приятного, прятаться за стеллажами или спинами?

С того дня и до конца года Кирилл звонил каждый вечер.

Я нашла в Интернете и заложила страницу Горной энциклопедии, к ней добавилось несколько иллюстрированных изданий по геологии для школьников. Родители подсмеивались, чтобы только не дрожать слишком явно для самих себя над тем, в чем видели исполнение чаемого, да и я старалась вышучивать свою преданность, поминая заповеданный женский удел. Гуманно умолчав родителям о своем сестринстве, я так же молчаливо поддерживала в них уверенность, что они разделяют мои вполне естественные надежды и понимают, почему я скрываю свои штудии от Кирилла, чего не понимала и я.