Рюрик

Мадьярка справилась и с этим заданием, счастливо улыбаясь. Она тоже любовалась черноволосым предводителем варягов-россов, но боялась быть откровенно сметливой с ним. А он взял в ладони её разгорячённое лицо, посмотрел в её огромные черные очи и тихо, но властно проговорил:

- Это лицо! Повтори!

Она так же тихо, как он, повторила:

- Ли-цо!

- Молодец! - улыбнувшись, похвалил её Аскольд и поцеловал в щеку. - Всё поняла? - и, указывая на себя пальцем, проговорил: - Я - Ас-кольд!

- Ас-кольд! - с гордостью повторила она и, подтянувшись на руках, быстро и нежно поцеловала его в губы.

Аскольд улыбнулся, но пригрозил ей пальцем.

- Погоди! - ласково прошептал он. - А ты кто? - спросил он, тыча пальцем ей в грудь.

Она поняла вопрос и медленно, по складам произнесла:

- Я - Э-кий-я.

Он вслушался в звуки её имени и, словно пропев неведомую волшебную мелодию, повторил:

- Экийя! Мадьярка Экийя! Красавица Экийя! Я тебя полюбил, Экийя! счастливо прошептал Аскольд и крепко обнял её. - Если ты и дальше будешь такой же смышлёной, то, пожалуй, я сделаю тебя своей семьяницей! - медленно проговорил он, целуя и гладя её длинные волосы и заглядывая в пытливо обращённые на него тёмные глаза. Одному богу известно как, но Экийя всё поняла и жадно приникла губами к губам своего завоевателя.

А два дня спустя после пира Аскольд приказал отправить обоз в Новгород.

- Пусть порадуется дарам князь рарогов, - заявил волох и, глянув на Дира, беззлобно добавил: - Да, может, заодно и здоровье укрепит! - Он хохотнул и хлопнул своего сподвижника по плечу.

Дир нахмурился, почуяв тайный прицел Аскольдовой затеи, но, как всегда, смолчал.

ДАРЫ АСКОЛЬДА

Тяжко призадумался Рюрик, приняв дары от Аскольда. Да, слышал, мадьяров разбил и на годы потушил пожарища от их набегов. Да, слышал, красавицу жену в бою взял себе. Да, слышал, полоцкая земля в своих пределах расширилась, а дружина земли той словно особой пищей вскормлена: бойка, дружна и непобедима. "Всё ведаю о непокорном, - хмуро рассуждал Рюрик, вспоминая черноголового волоха. - Всё чую… Но куда клонит он? - спрашивал самого себя князь, и сам отвечал себе: - Путь очистил от степняков до самого Днепра. Торговлю ведёт оживлённую… пока с соседями, а потом… с греками?!"

Рюрик тяжело встал и тут же закашлялся: осиротел он здесь, в Новгороде новом. Осиротел… Разослал людей своих по разным краям земли словенской, растерял боевой дух дружины, бережёт покой Волхова и Ильменя, а как дальше жить - не ведает… К покою не привык, а сам задираться не умеет. Защищаться учил его всю жизнь отец… "Защищаться! Вот и защитился. А дале что? Беречь покой? Попробуй убедить в этом здоровых, сильных дружинников! Вон как загорелись у них глаза, когда раздавали им Аскольдовы дары. И каких только мыслей и чувств не разбужено было в их душах этими дарами. Дары!.. И с чего это так расщедрился Аскольд…" - И вдруг Рюрик понял, почему волох это сделал. Князь ходил по тёмным коридорам своего большого дома и старался дать своим горячим думам добрый ход, но у него это плохо получалось. "Нужны твёрдость духа и вера… вера; в необходимость дел своих, - зло шептал князь и угрюмо сознавался себе: - а веры нет… Нет! Ну что делать, если её нет! Всяко пробовал убедить себя, что назад пути нет… нет! А вперёд… есть?! беспощадно спросил он себя. - Вспомни! Обещал Аскольду уйти в лес, дружину распустить! Забыл? - зло издевался он над собой. - Вот нет сил вести дружину на разбой, а ты в лес не уходишь!.. - Рюрик стучал кулаком по стене и заходился кашлем. - Трус! - беспощадно ругал он себя. - Но я не хочу, не хочу умирать! - стонал он.- Я люблю Эфанду… Эфанда! Эфанда!" - звал он жену, ища у неё поддержки и утешения.

А Эфанда обессилела в поисках средств для исцеления Рюрика. Все нужные травы, какие знала с детства, парила, настаивала, почти насильно заставляла пить отвары мужа, и он не отказывался, пил благодатную жидкость, но никакого облегчения снадобья ему не приносили. Рюрик худел, мрачнел, сам понимал, что вряд ли кто-то или что-то уже поправит его здоровье, и особенно ревниво следил за Эфандой, стремясь прочесть в её глазах всё ту же любовь, которая единственная, пожалуй, согревала его в этом холодном и сыром Новгороде. Зная, что больше всего времени она проводит с Бэрином, постигая его жреческие тайны, Рюрик хмурился, но мешать их беседам не решался. Вот и сейчас княгиня сидела в клети Бэрина, в который раз умоляя верховного жреца вспомнить ещё какие-либо, древние, забытые, а потому и самые верные средства лечения.

Бэрин тяжело вздохнул, посмотрел на осунувшееся лицо маленькой Эфи, как любил он её называть, на её маленькие пальчики, сжатые в кулачки, - она обычно их прятала под вязаным убрусом, но когда настаивала на чём-нибудь или о чём-то просила, то нетерпеливо стучала ими по коленям. Это всегда забавляло жреца, но только не сегодня: его насторожил горестный вид младшей жены рарожского князя, и он чувствовал слезы в её голосе.