Катя дала отбой, но едва она положила телефон на пассажирское сиденье, как он зазвонил. Катя схватила мобильник, чувствуя нарастающее желание покрыть директора интерната «Полигистор» матом.
— Да! — рыкнула она в трубку.
— Здравствуйте… это Катя? — спросил робкий ломающийся голос.
— Катя!
— Это… вас беспокоит… Яков Гурвич… (Пауза.) Ну… Ягуар… вы оставляли мне… свой номер. В почте…
От неожиданности Катя включила правый поворотник и съехала на обочину. Она не знала, что удивило ее сильнее — сам звонок или то, как запинается и робеет Яков Гурвич, обрушивающий на публику свои непримиримые речитативы.
— Да, Яков, спасибо, что перезвонили. Я журналист… ну, во всяком случае, считала себя таковым… И я хотела задать вам много вопросов по поводу Марты… но теперь, наверное, это не имеет смысла. Теперь у меня к вам только один вопрос.
— Какой?
— Вы можете сказать, что произошло с сестрой Марты… и вашей сестрой. С Софьей?
— Это был несчастный случай, — ответил Яков сдавленно, — и Марта не виновата ни в чем. Кроме… кроме своей доброты, она ни в чем не виновата. Моя мать, вот кто… кто на самом деле… — Он осекся.
— Яков, выслушайте меня, пожалуйста… — Катя вылезла из машины и встала на обочине, в паре десятков метров от бабушки, сидевшей на складном стульчике под картонкой «ПОЛЕЗНАЯ МОРОШКА». — Я совсем не тот человек, которого вам стоило бы стыдиться, понимаете? Я всю жизнь занималась тем, что публично врала и подтасовывала факты… выдавая это за особый взгляд.
— Понимаю, — пробормотал Яков.
— Последствия диких, дебильных поступков, которые я совершала от страха, я выдавала в своих статьях за социальные проблемы, за сложности взаимоотношений полов, я говорила то, что от меня хотели услышать. И когда я стала расследовать исчезновение Марты, то пыталась подверстать ее историю под очередное клише об искалеченной женской судьбе, если вы понимаете, о чем я…
— Понимаю…
— Несколько часов назад я переспала с мужиком, у которого Марта украла мотоцикл, — сказала Катя, и бабушка с полезной морошкой встрепенулась.
Яков тоже оживился:
— Почему?
— Наверное, до тридцати шести лет… я считала, что обязана любому мужчине, который обратит на меня хоть какое-то внимание…
Несколько секунд оба молчали.
А потом Яков Гурвич, Ягуар, автор текстов с правым душком, принялся рассказывать, как в возрасте пятнадцати лет приехал в Москву из Лондона на каникулы, как, пользуясь обретенными в Лондоне знаниями, взломал почту своего отчима, как лежал, совершенно голый, в одной постели со своей названой сестрой и как потом они передавали друг другу окровавленное детское тело: ты позвони маме — нет, ты позвони…
В заключение Яков пообещал переслать переписку, ради которой все это было затеяно, и в его голосе звучало нечто похожее на облегчение.
— Я так и не отправил это Марте. Ничего, кроме письма, в котором был адрес.
— Почему? — спросила Катя.
— Я не знаю… наверное… мне было страшно… я не хотел, чтобы она совсем лишилась надежды… Понимаете?
Выключив телефон, Катя некоторое время стояла на обочине трассы М8, как будто ей врезали молотком по голове. Потом подошла к бабушке под картонкой и спросила, где тут ближайший разворот.
— А ты через деревню назад ехай, дочка, — ответила та.
Катя села в машину, свернула в деревню, выехала на шоссе в обратном направлении и понеслась в Вологду. Там она зашла в первую же попавшуюся кофейню, обещавшую бесплатный вай-фай, заказала омлет с сыром и помидорами, сэндвич и торт «Черный лес».
И погрузилась в чтение.