Рюрик и мистика истинной власти

О том, что подобные представления восходили как минимум к эпохе Древней Руси, красноречиво свидетельствует шлем из Саратовского Заволжья. Он датируется XII-XIII вв., а по поводу его происхождения Е. К. Максимов пишет: «Местом изготовления шлема из нижневолжского погребения является или один из ремесленных центров Волжской Болгарии, где его могли сделать по древнерусским образцам, или, вероятнее всего, Древняя Русь, о чем свидетельствуют указанные выше аналогии и сравнения»[634]. Шлем был украшен двумя позолоченными бронзовыми пластинками, на которых были изображены четыре птицы (рис. 20). Очевидно, что в данном случае назначением птиц была не защита от болезни, а магическая защита носителя шлема в бою со всех четырех сторон. Образ же птицы на голове в очередной раз соответствует иконографии Веретрагна. Связанное с перьями Варагн заклятие не только приносило победу в битве, но и защищало голову от удара. Достаточно точной иллюстрацией этого древнеиранского представления и являлся русский средневековый шлем.

О том, что это была защита со стороны именно сверхъестественной силы, а не простое украшение, красноречиво свидетельствует изображение на княжеском шлеме Ярослава Всеволодовича (рис. 21а), утерянного им во время Липицкой битвы 1216 г., т. е. относящегося к той же эпохе, что и саратовский шлем. Центральное место на челе занимает архангел Михаил, а на подвершии изображены Вседержитель и трое христианских святых (рис. 21б). Однако прежние языческие соколы не исчезли, а были изображены на тулье шлема вместе с грифонами и барсами (рис. 21в). Понятно, что князю после крещения Руси уже в силу своего положения не полагалось прибегать к помощи языческих сил и потому их место на его шлеме заняли христианский Бог и его святые. Тем не менее древние языческие символы не исчезли окончательно, а, спустившись с подвершия на тулью шлема и став не так заметны строгому церковному взору, продолжали исполнять свою защитную функцию. Как видим, шлем отца Александра Невского оказывается очередным примером традиционного для Древней Руси двоеверия. Эти археологические находки позволяют говорить не только о наличии веры в магическую силу защиты соколом носителя его изображения в битве среди древнерусских дружинников, но и наличии данных представлений в среде Рюриковичей и после принятия христианства.

Рис. 21. Шлем Ярослава Всеволодовича, XIII в.: а – общий вид; б – подвершие шлема; в – тулья шлема

В сказке «Марья Моревна» родители перед смертью наказали Ивану-царевичу побыстрее выдать замуж трех своих сестер. «Царевич похоронил родителей и с горя пошел с сестрами во зеленый сад погулять. Вдруг находит на небо туча черная, встает гроза страшная.

– Пойдемте, сестрицы, домой! – говорит Иван-царевич.

Только пришли во дворец – как грянул гром, раздвоился потолок, и влетел к ним в горницу ясен сокол, ударился сокол об пол, сделался добрым молодцем и говорит:

– Здравствуй, Иван-царевич! Прежде я ходил гостем, а теперь пришел сватом; хочу у тебя сестрицу Марью-царевну посватать.

– Коли люб ты сестрице, я ее не унимаю – пусть с богом идет!

Марья-царевна согласилась; сокол женился и унес ее в свое царство».

Как видим, в данном случае сокол является как упавший с неба огонь. Аналогичным образом Иван-царевич выдает замуж двух других сестер за орла и ворона. Через год Иван-царевич отправляется навестить сестер, но по дороге встречает Марью Моревну, которая становится ему женой. Отправляясь на войну, Марья велит Ивану-царевичу не заглядывать в один чулан. Герой, естественно, нарушает запрет и видит в чулане скованного Кощея Бессмертного. Сжалившись, он дает ему напиться, после чего тот улетает, похищая по дороге Марью Моревну.

Иван-царевич отправляется искать свою любимую. «Идет день, идет другой, на рассвете третьего видит чудесный дворец, у дворца дуб стоит, на дубу ясен сокол сидит. Слетел сокол с дуба, ударился оземь, обернулся добрым молодцем и закричал:

– Ах, шурин мой любезный! Как тебя Господь милует?»

Рассказав о случившемся, Иван-царевич вновь отправляется в путь, но сокол, чтобы знать, если с ним случится беда, просит оставить ему серебряную ложку. Подобным образом он встречается с орлом и вороном, оставляя им вилку и табакерку. Найдя наконец Марью Моревну, герой бежит с ней. «А Кощей на охоте был; к вечеру он домой ворочается, под ним добрый конь спотыкается.

– Что ты, несытая кляча, спотыкаешься? Али чуешь какую невзгоду?

Отвечает конь:

– Иван-царевич приходил, Марью Моревну увез.

– А можно ли их догнать?

– Можно пшеницы насеять, дождаться, пока она вырастет, сжать ее, смолотить, в муку обратить, пять печей хлеба наготовить, тот хлеб поесть, да тогда вдогонь ехать – и то поспеем!»

Первые два раза Кощей прощает Ивана-царевича, но в третий рубит на куски, которые бросил в бочку. «В то самое время у зятьев Ивана-царевича серебро почернело.

– Ах, – говорят они, – видно, беда приключилася!