– Нам с Лодинбьёрном тогда просто не повезло, – пожал плечами Гуннтор, – но волей Одина мы остались живы…
– Я не о том, сын. Это случилось не сегодня и не вчера. Проклятые веринги ограбили нас гораздо раньше! Вначале они отобрали у нас наше море, в котором мы всегда были безраздельными властителями. Теперь оно даже называется их именем, а наше господство на нём ушло в прошлое и осталось разве что в наших сагах. И мы, кажется, уже смирились с этим, и даже если хотим пойти в поход за добычей в Грецию, Италию, Кордовский Эмират или ещё куда, то вынуждены договариваться или идти вместе с ними… – Старый конунг тяжко вздохнул. – Но два года назад случилось то, чего мы не должны простить, потому как если мы им и это спустим, то наше могущество истает окончательно, как лёд по весне.
– Что ты имеешь в виду, отец?
– Альдога, озёра Нево, Чудское, Онежское, Бел-озеро и земли живущих там народов – исконно наши охотничьи угодья. В сезон охоты мы приходили туда и брали то, что принадлежит нам по праву сильных, – шкуры, железо, рабов и прочее. А теперь ненасытные ререги прибрали все эти угодья к своим загребущим рукам. Их конунг Рерик то ли купил, то ли силой захватил княжескую власть в Хольмгарде и провозгласил себя единственным владетелем всех этих богатых земель! – Разгневанный Олаф Жестокий быстрее заходил по дому, от широких деревянных настилов для сна до очага и обратно. – Скажи, сын, разве это не грабёж, разве не бесстыдное коварство и безмерная жадность? Мы ютимся в скалистых фиордах, всякий раз рискуя жизнью ради добычи и пропитания наших семей, а ненасытный конунг Ререк жирует там, где всё само идёт в руки!
Наступило тяжкое молчание.
– Но что мы можем сделать, отец, – ведь собрать вместе всех конунгов не то что Скандинавии, но даже нашей Норвегии, невозможно, ты же пытался, но каждый тянет только в свою сторону. Каждый хочет быть самым главным. Несколько вожаков могут на короткое время объединиться для похода, а потом по дороге домой в удобный момент прикончить союзника и забрать его долю добычи. Всё бесполезно, отец, никто не пойдёт с тобой против верингов, – опустил глаза Гуннтор.
– А я никого и не собираюсь приглашать. Я придумал свой план, и мы сами, почти сами, – дополнил конунг, – можем его осуществить. Ты знаешь, сын, почему я назвал тебя «Битва Тора»? – Олаф выдержал паузу. – Потому что никто не может устоять против его могущественных ударов. Я хотел, чтобы часть божьего могущества Тора проявилась в тебе. Ты будешь конунгом в новом походе! Старого Лодинбьёрна назначаю твоим советником, прислушивайся к нему, но не повторяй его глупостей, решай всегда сам, помни, что за поход отвечаешь ты! – Про себя Олаф вновь усмехнулся наивности Медведя: «сможешь построить не один кнорр», да если я сделаю то, что задумал, то без всякого труда смогу позволить себе не один десяток драккаров и шнеккаров, глупый Косматый Медведь!
– А ты, отец, разве не пойдёшь с нами? – спросил Гуннтор.
– Нет, у меня другие дела, но успех их будет зависеть от успеха вашего похода. Слушай внимательно, что ты должен сделать! – И он изложил сыну свой план. – Запомни, Гуннтор, если ты сделаешь всё, как я сказал, то большинство конунгов Скандинавии будут зависеть от нас и приходить к нам с дарами. Иди, сын, готовь драккары и людей, и прославь своё имя «Битва Тора», как это было до сих пор! – торжественно закончил Олаф свою речь.
– Отец, – радостно сверкнув очами от предвкушения нового необычайно дерзкого приключения, ответил молодой конунг, – с помощью Тора я сделаю всё, не сомневайся!
– Можешь взять с собой Ас-скальда, он, как никто, умеет в трудный час поднять дух воинов, – молвил Олаф. – И ещё, – добавил он, – старый Уго пойдёт на твоём драккаре. Он будет надёжным проводником.
– Эй, воины, пора уже приниматься за еду, а вы всё не наговоритесь! – выглянула из двери большого дома жена конунга. – Я сегодня приказала рабам зарезать молодого кабана, чтобы порадовать вас доброй домашней едой, а вы всё со своими делами, мало, что не вижу вас месяцами, когда вы в походах…
– Ладно, хватит скрипеть, как старая мачта под ветром, – осадил жену конунг, – мы в самом деле проголодались как океанские акулы и готовы съесть быка, а не то что молодого кабана.